на провал. «История забудет его ошибки перед лицом несгибаемой твердости… и благородства помыслов и впишет его имя в сонм мучеников и героев», — произнес Уильям Каллен Брайант. Большинство панегиристов Брауна то и дело призывают различать его «ошибки» и «благородство помыслов». «Хотя поход на Харперс-Ферри и был сумасбродством, — заключил религиозный еженедельник The Independent, — направлявшие его побуждения были безупречны». «Авантюра безумца», — такой вывод сделал Хорас Грили, воздав Брауну и его людям хвалу за «возвышенность и благородство»[431].

В оценках белых жителей Юга различие между действиями и побуждениями Брауна оказалось утерянным. Они видели только то, что миллионы янки одобряли убийцу, стремившегося натравить рабов на южан. Это породило гораздо более сильный приступ ярости, чем первоначальная реакция на сам набег Брауна. Север «одобряет грабителей, убийц и изменников и рукоплещет им», — жаловалась De Bow’s Review. Могут ли южане и дальше «жить в государстве, большинство граждан которого считает Джона Брауна христианским мучеником?» — задавалась вопросом одна балтиморская газета[432]. Нет! — раздавалось из всех районов Юга. «Вторжение в Харперс-Ферри может стать гораздо более веской причиной выхода из Союза, чем любое другое событие с момента основания государства, — соглашались две соперничавшие газеты. — Оно произвело настоящую революцию в умах… старейших и наиболее последовательных консерваторов. Тысячи людей… которые всего месяц назад поднимали на смех идею выхода из Союза… теперь придерживаются мнения, что его дни сочтены». Один житель Северной Каролины разделял такое убеждение: «Я всегда был горячим юнионистом, — отмечал он в частной переписке в декабре 1859 года, — но одобрение северянами произвола Харперс-Ферри… поколебало мою верность союзным принципам… и я, пожалуй, больше склонен принять все несчастья, которые может принести выход из Союза, чем и дальше уступать дерзостям северян»[433].

Пытаясь уверить южан в том, что восторги по поводу Брауна выражает лишь шумное меньшинство, северные консерваторы провели череду митингов. Там клеймили «недавние беззакония в Харперс-Ферри» как преступление «не только против штата Виргиния, но и против самого Союза: «[Мы] готовы пойти так же далеко, как и южане в пресечении всех попыток северных фанатиков вмешаться в конституционные права Юга»[434]. Демократы увидели возможность восстановить отношения с Югом и дискредитировать республиканцев, связав их с теми, кто поддерживал Брауна. События в Харперс-Ферри, по словам Стивена Дугласа, были «естественным, логичным, неизбежным результатом идеологии Республиканской партии». Мишенью для особенно резких нападок демократы избрали Сьюарда, так как, по их предположениям, он должен был стать кандидатом в президенты от республиканцев. Они уверяли, что Сьюард являлся «главным подстрекателем этого мятежа». Его «кровожадная и беспощадная» речь о неотвратимом конфликте спровоцировала столь же кровожадный и беспощадный рейд Брауна[435].

Опасаясь политического краха, лидеры республиканцев поспешили отмежеваться от Брауна. Сьюард осудил «бунтарство и измену» старого воина и объявил его казнь «необходимой и справедливой мерой». Даже если Браун «соглашался с нами во взглядах на неправедность рабства, — говорил Линкольн, — это не оправдывает насилие, кровопролитие и измену». Губернатор Айовы Сэмюэл Кирквуд назвал «военные действия» Брауна «преступлением большим», чем даже «флибустьерские налеты на Кубу и Никарагуа», хотя, «по разумению многих людей», рейд Брауна «не был столь большим злом, [так как] причиной его выступления была борьба за свободу, а не за распространение рабства»[436].

Южанам не понравилось сравнение Брауна с «флибустьерами». Также они усмотрели неприятную для них оговорку в словах Кирквуда и Линкольна («соглашался с нами во взглядах на неправедность рабства… причиной его выступления была борьба за свободу»). Для жителей южных штатов черта, отделяющая моральные убеждения Линкольна от жестокости Брауна, была практически незаметной. Как заявляла одна атлантская газета: «Каждого, кто прямо не заявляет о том, что эксплуатация африканских рабов не является общественным, нравственным и политическим благом, мы рассматриваем как врага устоев Юга»[437]. Что же касается поддержки северных консерваторов, то это было лишь «пусканием пыли в глаза». «Почему же консерваторы-северяне не смогли заставить замолчать этих мерзких „черных республиканцев“? — спрашивала De Bow’s Review. — Они обязаны были сокрушить их, а сейчас эта партия завоевала почти весь Север». В Сенате Роберт Тумбз предупреждал, что Юг «никогда не допустит перехода федерального правительства в руки изменнической партии черных республиканцев». «Готовьтесь к защите! — взывал Тумбз к жителям южных штатов. — Враг уже у ваших ворот, не ждите, пока он подойдет к вашему очагу — встретьте его на пороге! Изгоните его из храма свободы или разрушьте его основание и погребите врага под его руинами»[438].

Начался 1860 год, год президентских выборов, и дух Джона Брауна стал преследовать южан. Некоторые историки сравнили чувства жителей этого региона с «Великим страхом», охватившим французскую провинцию летом 1789 года, когда крестьяне были убеждены, что их идут уничтожать «разбойники-роялисты»[439]. Доведенные буквально до точки кипения, многие рабовладельцы и фермеры были готовы начать войну ради защиты своей родины от банд «черных республиканцев». Тысячи людей вступали в вооруженные отряды, а легислатуры штатов изыскивали средства на закупку оружия. Каждый сгоревший амбар или хлопкоочистительный завод порождал новую волну слухов о восстании рабов или вторжении аболиционистов. Все янки стали на Юге персонами нон грата. Некоторых из них мазали дегтем, вываливали в перьях и отправляли прочь из города по железной дороге. Нескольких человек линчевали. Жители Богги-Свомп, штат Южная Каролина, изгнали из округа двух преподавателей-северян. «Об их аболиционистских или мятежных настроениях ничего не известно, — комментировала местная газета, — но присутствие в округе северян, несомненно пропитанных враждебной нашему обществу идеологией, было нежелательным». Родившийся на Севере ректор колледжа Алабамы вынужден был спасаться бегством. В Кентукки толпа выдворила за пределы штата 39 человек, связанных с церковью и школой в Бэриа, где проповедовалось неприятие рабства. В Вашингтон приехали 32 представителя нью-йоркских и бостонских фирм на Юге, сообщив о «таком сильном предубеждении против северян, что они вынуждены были вернуться назад и выйти из бизнеса»[440]. В такой атмосфере страха и ненависти демократы готовились к национальному конвенту в Чарлстоне в апреле 1860 года.

II

Большинство южных демократов отправились в Чарлстон с одной-единственной целью: уничтожить Дугласа. В этом они объединились с немногочисленными сторонниками действующей администрации из числа северных демократов. Воспоминания о Лекомптонской конституции и Фрипортской доктрине расстроили все планы по примирению сторон. Этот «демагог из Иллинойса, — горячился один издатель из Алабамы, — заслуживает смерти на виселице осуждения Демократической партией, а его омерзительные останки должны быть выброшены за ворота Федерального города»[441]. Некоторые демократы Старого Юга даже предпочли бы Дугласу президента-республиканца, чтобы сделать для южан предельно ясной альтернативу: подчинение или отделение. И они добились этого