Иннис смотрел на темно-синее декабрьское небо, усыпанное звездами, и гадал, где в этот вечер была Кейлин. Он пытался понять суть этой женщины, но в каждом воспоминании она представала перед ним иной, словно кристалл со множеством граней, и в конце концов он просто мысленно спросил:

«Кто ты?

Агент ФБР, которая в холодный октябрьский вечер явилась в мой дом с деловым предложением?

Роковая женщина, которая похитила семью “альфовца”, а его самого допрашивала под дулом пистолета?

Женщина, которая проявила доброту и сочувствие к моей осиротевшей дочери и пожертвовала карьерой ради того, чтобы найти свою сестру?»

Олени учуяли его запах – шесть голов поднялись одновременно. Две из них были увенчаны рогами, и в свете луны их острые отростки казались серебристыми.

«Сломленная женщина со шрамами на запястьях, с которой я едва не занялся любовью в отеле Фэрбенкса?»

Уилл опустился на сухую траву и смотрел, как олени, поняв, что его запах не несет им угрозы, постепенно теряют интерес и возвращаются к своей вечерней трапезе.

«Да обретешь ты покой, Кейлин».

Оглядываясь через плечо, Иннис видел теплые отблески огня на стенах гостиной и белые светлячки гирлянды, которую Девлин обвила вокруг их скудно украшенной елки. Его душу наполнило странное чувство: как будто он подошел к завершению чего-то, вышел из темного тоннеля, хотя куда именно – он и сам не знал. Просто теперь это было что-то новое, и с ним была его семья.

И этого было более чем достаточно.

Он в течение пяти минут безуспешно пытался привлечь внимание бармена. Клуб был набит битком, а ему нужен был лишь стакан чего-нибудь крепкого и классического, что не предполагается пить из чьего-нибудь пупка.

Сильный толчок вывел его из состояния раздраженной задумчивости, и он обернулся, готовый к любым неожиданностям, – но это оказался лишь весьма пьяный молодой человек лет двадцати – двадцати двух. В каждой руке он держал по высокому бокалу «Короны» с лаймом, на полную катушку используя блага системы «все включено». На голове у парня была бейсбольная кепка, повернутая козырьком вбок, а рубашку он не надел, предоставляя всем желающим без помех любоваться его великолепными мышцами.

– Аккуратней, братан, ага? – буркнул этот атлет.

Хавьер взглянул на свои ботинки. Кожа игуаны была залита пивной пеной: похоже, кто-то, выскакивая с танцпола, толкнул этого студента с его бокалами.

– Аккуратней? Ты только что врезался в меня, – сказал Эстрада. – Почему же ты говоришь мне быть аккуратней?

Парня схватил за руку один из его друзей:

– Идем, Брайан, я нашел ту цыпочку, которую мы сегодня видели в бассейне.

Но Брайан резко вырвался.

– У тебя какие-то проблемы, братан?

Он упер палец в грудь Хавьеру, и с него на черную шелковую рубашку Эстрады поползла пена. Парень придвинулся так близко, что Хавьер видел его зрачки, расширенные от алкоголя и напоминающие черные блюдца.

– Никаких, – ответил Эстрада.

– Что? – Брайан дернул головой, демонстративно обратив к нему ухо.

– Никаких, – уже громче повторил тот.

Парень кивнул:

– Вот именно. Так я и думал, едрёна мать.

– Что ты думал?

– Чего?

– Ты сказал: «Так я и думал, едрёна мать». Как будто составил мнение еще до моего ответа.

– Ага, – отозвался Брайан, теперь наставив палец в лицо Хавьеру. – Я могу сказать, что ты просто мелкая шавка, и ты ничего мне не сделаешь.

Эстрада с улыбкой кивнул.

– Очень проницательно с твоей стороны, Брайан.

И снова повернулся к бару. Барменша шла в его сторону, и Хавьер поднял палец, чтобы привлечь ее внимание. Тем временем задиристый студент отдрейфовал куда-то в сторону танцпола.

***

Он шел по палубе седьмого уровня «Корабля развлечений», и стаканы приятно холодили его ладони. В ушах у него все еще звучали пульсирующие басы рождественской вечеринки в танцевальном клубе «Галакси-Зет» на верхней палубе – ремикс «Тихой ночи» в стиле трип-хоп, – однако был рад уйти подальше от этого безумия, на нос лайнера.

Они находились в тридцати милях от восточного выступа Южной Америки, и в небесах густыми гроздьями висели звезды. Дальше от Соноры, чем он когда-либо бывал прежде.

Хавьер намеревался убить ее сегодня вечером, но решил, что лучше будет подождать, пока они не прибудут в Рио. Предвкушение доставляло ему слишком большую радость.

***

Положив руки на носовое ограждение, она стояла, подавшись вперед, и смотрела на темную воду внизу, на расстоянии шести этажей. Тропический воздух лип к коже, словно влажный атлас.

Кейлин повернулась на звук приближающихся шагов. Хавьер миновал круг яркого света от палубной иллюминации и протянул ей стакан. Женщина почувствовала кисловатый аромат текилы.

– «Патрон», – пояснил ее спутник. – Извини, это лучшее, что у них было.

Они со звоном сдвинули стаканы и замерли, прислонившись к ограждению. Где-то там, в ночной тьме, скрывалось побережье Бразилии. Корабль должен был причалить в Рио-де-Жанейро в канун Нового года.

– Как ты сегодня, Кейлин?

– Кажется, неплохо. Я скучаю по Люси.

Хавьер сделал глоток текилы.

– Я часто думаю о Рафаэле.

– Ты еще его увидишь.

– Надеюсь.

– Мы все сделали правильно, ты же знаешь, – сказала Шарп.

– Я понимаю.

– Разве тебе не кажется, что все получилось хорошо?

– Полагаю, да.

Женщина взглянула на него поверх стакана и улыбнулась, думая о той ночи год назад, когда она наконец нашла его. Он хотел уйти – они оба хотели, – и она показала ему выход. А теперь они стояли вместе на носу круизного лайнера, плывущего в Южную Америку, и на двоих у них было четыреста двадцать пять тысяч долларов, которые Хавьер добыл из сейфа в том коттедже на Аляске. Он все еще пугал ее, взгляд его синих глаз порой делался жестким и непроницаемым, но ей нравился страх, который он ей внушал, нравился его пыл.

– Счастливого Рождества, Хав.

– Feliz Navidad[29], Кейлин.

Двигатели круизного корабля гудели где-то внизу – низкий, ровный бас, и Шарп придвинулась к Эстраде чуть ближе – так, что их локти соприкоснулись.

– Что ты делаешь? – спросил мужчина.

– Вот это. – И Кейлин поцеловала его впервые за долгое время.

Когда поцелуй прервался, она произнесла: