Кстати, нечаянно обратил внимание на Глафиру, она бросилась на шею Хельмута, однако вот и еще один партизанский роман, жизнь-то продолжается.

Все силы и у меня и у Манюни иссякли, теперь можно и переговорить.

– Ну, милая, рассказывай, как ты тут без меня?

– Как? Ну как тебе сказать, да без задних ног, каждый день разъезжали по окрестностям, скупали скот, бойцы жали жито (о, как заговорила моя городская краля, раньше она таких слов не знала), забот полон рот.

Тут же у нас еще и бойня, а зарезать даже самого маленького поросенка – это большие проблемы. Сперва надо его забить, потом освежевать, разделать. И это полдела, пока еще тепло, потому надо все это мясо просолить да развесить, чтобы от жары и ветерка оно провялилось. И это все хозяйство надо сторожить, а то всякие птицы и звери тоже кушать хотят. А зерно просушивать – это же тоже заботы, а его еще надо сжать, привезти, понимаешь?

Да, конечно, понимаю, в бытность мою юнцом, лет …надцати, лето я проводил у деда с бабкой в кишлаке, ну, и чтобы я не болтался без дела, дед меня отдал в колхоз. А ничего так, в сентябре приезжал в город загоревшим, обветренным и с заметно усилившейся мускулатурой (еще и с денюжкой в кармане). Так что сельский труд я как бы понимаю, правда, там мы возделывали в основном хлопок, но и другие растения тоже. Да, пшеницу жали и обмолачивали комбайны, но принципы-то ясны.

– Да, Машуня, понимаю, слышь, а не трудно тебе тут, ты ж у нас городская фря, пшеницу только на картинках да по телевизору видала, а тут бац тебе и пашаничка, и ржа, и картопь?[265]

– Ну и что, не трудно мне, для себя же стараемся, не на дядю забугорного.

– Слышь, Манюня, а ты у нас там, в двадцать первом веке, не особо коммунистическая фемина была, откуда все это?

– Милый, и ты у нас там отнюдь не был Че Геварой, и даже не Зюгановым, чего мне предъявы кидаешь, а? Ты еще Елисееву донос накатай, что я троцкистка, ну, или из графьев.

– Да ты успокойся, мне просто интересно.

– Просто там мы каждый рассчитываем на себя, и только, а тут все вместе, нет моего-твоего, есть наше. Тем более Родина в опасности, тебе не понять, а я из Ленинградской области и знаю не понаслышке, что такое блокада Ленинграда, в музее видела и дневник Тани Савичевой смотрела. И читала Николая Чуковского «В небе Балтики». Хотя, может, с названием, конечно, путаю, но там такие строки были, я их сто раз читала и сто раз плакала, а потом опять вспоминала, и опять слезы. О том, как женщина не ест и весь свой паек детям своим отдает, и как мальчик четырех лет перестает ходить с голодухи, и как он куски штукатурки ест, из-за того что они цветом напоминают хлеб, понял? Тварь ты бездушная.

Маша зарыдала, слезы лились из ее глаз, мне стало плохо, я тоже читал Чуковского, да она напутала с названием: книга называлась «Балтийское небо». У меня у самого прослезились глаза, когда я читал то самое место. Хоть я перечитал книгу еще раз пять, но больше то место перечитать не смог, духа не хватило, воли не хватило, смелости не хватило…

Обнимаю Машу, прижимаю к себе и говорю, говорю, говорю…

– Мань, успокойся, не бездушный я и все понимаю. Думаешь, мы тут зря воюем? Думаешь, зря, погибают парни? Нет, ты же понимаешь, чем больше мы тут фашистов убьем, чем больше мостов им взорвем, чем больше полотна железнодорожного разрушим, тем слабее станет натиск фашистов. Глядишь, у этих скотов силенок на блокаду Ленинграда и не останется. Мань, ну, Мань, успокойся, хочешь, я для тебя буду приносить уши убитых мной гитлеровцев?

– Молчи, дурак, на фиг мне твои уши, прости меня, я немного переборщила. Просто вспомнила то, что видела в музее блокады, опять же, книгу Чуковского. Это же тебе не твой Конюшевский, это серьезная книга.

– Мань, я читал ее, она называется «Балтийское небо», зато там летчик Серов спас же ту женщину и ее детей.

– Плохо ты ее читал, Серов тогда в госпитале лежал, а детей и женщину вывез Лунин, ну или как там его фамилия была, ну, майор. Да и спас Лунин двоих деток и женщину, а сколько тысяч погибло от холода и голода?

– Точно, все верно, прости, Маш, мир?

– Мир, милый, конечно, мир, сорвалась я, просто видела позавчера наших красноармейцев расстрелянных, они-то солдаты, но немцы еще расстреляли и семьи, их укрывшие…

– Мань, пошли к людям, а то от этих мыслей и мне хреново, и тебе не кайф, а так хоть развеемся. Тем более нам себя корить не за что, ты вон с крепости себя показала, и я понемногу воюю.

– Ладно, милый, иди, я щас приду в себя, умоюсь и пойду к себе на склад. Кричать хочется, материться на весь лес, суки фашисты, твари…

Прочел я в свое время воспоминания одного гада по имени гудериан, может, это и фамилия его (и надобно писать ее с большой буквы), мне плевать. Так вот этот гондурас очень огорчался, что союзники Германию бомбили, оказывается, нехорошо обстреливать немцев. А про то, что он сам приказывал советских граждан обстреливать, видимо, этот презервуар забыл, ведь под Брестом он командовал. И немецкие, то есть фашистские, снаряды и бомбы падали не только на красноармейцев, но и на женщин, детей, стариков. Там погибла семья Ахундова, например, и еще много мирных жителей.

Еще этот предохранитель (не оружейный) очень боялся прихода советских войск в Германию, мол, кирдык сделают советские в Дойчланде. А какого хрена тогда полезли? Или Сталин напал на няшку Гитлера? Да и вообще сравните ГДР и окуппированные гитлеровцами территории СССР, где было хуже? Разве СССР устроил концлагеря для женщин и детей? Разве советские медики качали кровь для раненых красноармейцев у немецких детей? А фашисты качали, причем от двухсот грамм до половины литра из вен одного ребенка. Причем кормили всякой гадостью, кто не верит, пусть съездит в Саласпилс или прочтет воспоминания советских детей, выживших в Саласпилсском детском лагере[266].

И опыты на военнопленных советские войска не ставили, и брюквой пареной не кормили (вместо нормальной еды), и не травили введением мочи в вену, а гитлеровцы такое делали. И как после всего этого у этого гондуана язык поворачивается вообще что-то писать об СССР? Да им навеки заткнуться надо, всяким гудерианам, хоффманам и другим гитлеровским прихвостням. Хотя могут, конечно, найтись некоторые (потомки полицаев, РОА, Турклегиона, Галичины и т. д.), которые скажут: «Гудериан не нацист, он просто солдат». Ха, Гудериан не нацист? И как он боролся против нацизма тогда, ну или хотя бы сидячую забастовку объявлял? Может, от сердца отрывал хлеб и кормил военнопленных красноармейцев, может, еврейскую семью прятал в подвале? Черта с два!

Как вы думаете, почему поссорились Гудериан и Гитлер в 1941-м?