С тяжелым вздохом падаю на диван.

— Завтра прокомментирую.

— Завтра уже поздно. И так несколько дней после выборов прошло. Давай я объявлю, что ты отказываешься от победы?

— Нет! — испуганно восклицаю. — Это можно будет сделать только завтра.

— Блин, Ир… — злость Мельникова передаётся мне через трубку. Еще бы! Я беру и отказываюсь от победы. Для политтехнолога, чей кандидат выиграл, это большой удар.

— Андрей, — строго произношу его имя. — Мне больше нечего тебе сказать. Мое объявление будет завтра. Если ты не знаешь, что сочинить всем, кто звонит, то не поднимай трубку.

На этой ноте я отбиваю звонок.

К моему великому сожалению, мне еще придется вернуться в Печорск, чтобы завершить все формальности. Слишком оптимистично с моей стороны было полагать, что сдам дела в городе за пару дней.

Открываю телеграм и по привычку захожу в печорские каналы. Там все пишут о моей победе и о том, что я не отвечаю на звонки. Еще местные папарацци снимают Льва: как он едет на свой завод, как выходит из здания Центральной избирательной комиссии, как покупает продукты в супермаркете.

Папарацци пишут, что Лев теперь самый завидный холостяк в городе, и местные охотницы за миллионерами уже приступили к сражению за его сердце. Душа в клочья разрывается, когда это читаю.

Лев не холостяк! У него есть я!

Отбрасываю телефон в сторону и возвращаюсь мыслями к тому времени, когда мы тайно встречались. Это было лучшее время. Вся эта предвыборная гонка в захолустном городе — определенно мое самое яркое приключение в жизни. Но главное, что я встретила там Льва, который сначала дважды спас мне жизнь, а потом подарил самые яркие, самые счастливые мгновения.

У меня больше не получается запретить себе думать о Быстрицком. Всю ночь Лев не выходит из головы. Я чуть ли не физически ощущаю его присутствие в постели, тепло его тела, жар поцелуев. А когда провожу рукой по свободной половине кровати, выть от тоски хочется. Боль такая, будто кости ломают.

Поэтому в понедельник утром я еду к премьеру совершенно разбитая. У меня нет настроения ни как-то специально одеваться, ни краситься. Натягиваю невзрачный брючный костюм серого цвета, завязываю волосы в пучок, а на макияж вовсе забиваю. Идя по коридорам Белого дома, понимаю, насколько меня тут от всего воротит: ремонта, который не делался лет 50, красных ковров, старых дверей, скрипучих лифтов. От нафталинового запаха тошнота к горлу подступает.

— Ожидайте, — секретарша премьера жестом показывает мне сесть.

Старый диван прогибается подо мной, хотя я вешу всего ничего. То ли здесь правда душно, то ли это от нервов, но чувствую, как по спине скатывается капелька пота. А затем и вовсе помещение плывет перед глазами, а воздух становится сладковато-приторным.

— Можете проходить, — словно сквозь вату доносится до меня голос женщины.

Поднимаюсь на ноги и чуть ли не теряю равновесие. Кое-как собрав волю в кулак, осторожно ступаю по старому паркету. Коротко стучу в дверь и опускаю ручку.

— Можно? — спрашиваю, а сама чувствую, что язык онемел.

— Ирочка! — восклицает Антон Петрович. — Конечно, проходи.

Мурашки наконец-то перестали плясать перед глазами. Я закрываю за собой дверь и иду навстречу премьеру, который встал с кресла, чтобы меня поприветствовать.

— Очень рад тебя видеть! — стискивает в объятиях, а мне от его прокуренного запаха становится еще хуже.

— И я вас, — лгу.

Быстро шагаю к креслу напротив его стола и плюхаюсь. По спине скатывается еще одна капелька пота, хочется вдохнуть свежего воздуха, но его в этом помещении нет. В пепельнице премьера, что стоит прямо на бумагах государственной важности, тлеет недокуренная сигарета.

— Ну как ты, Ира? — Демидов, кряхтя, садится за стол напротив меня.

— Все нормально. Вот, приехала, как вы просили.

— Что-то ты бледная.

Господи, можно уже побыстрее закончить? К чему весь этот цирк? Лобызания? Можно подумать, реально рад меня видеть. Не верю.

— В Печорске мало солнца, — выдавливаю из себя улыбку.

Премьер хохочет в голос.

— Ой, ну это совсем богом забытое место. Я как-то раз очень давно был в этом городе проездом. Там даже ресторанов нормальных нет.

— Есть, — осторожно возражаю. — Там есть нормальные рестораны.

— Да неужели появились? — снова хохочет.

— Появились.

Скептически машет рукой.

— Все равно это дыра, каких поискать. Дорог нормальных там точно нет. А не ты ли там с моста упала?

— Я.

— Вот-вот, — снова хохочет. — Даже моста нет.

Почему-то мне неприятно все это слушать о Печорске. Премьер-министр страны сидит и откровенно насмехается над городом, который не благоустроен в том числе по его вине. Люди годами, десятилетиями живут без нормальных дорог, мостов, инфраструктуры, пока вот такие, как Демидов Антон Петрович жрут лобстеров в ресторанах на ворованные деньги.

— Там, по-моему, средняя зарплата у людей пятнадцать тысяч, — продолжает насмехаться.

— Да. Пятнадцать тысяч рублей. Люди там не живут, а выживают.

— А что же этот местный олигарх им не поднимет? — опять смеется.

— Благодаря этому местному олигарху люди в Печорске в принципе имеют хоть какую-то работу, хоть за пятнадцать тысяч, — цежу сквозь сжатую челюсть. — Этот местный олигарх сделал для города больше, чем вся власть вместе взятая.

Премьер то ли не замечает моего железного тона, то ли не хочет замечать.

— Ну, Ирочка, эта дыра не твой уровень. Пускай гниет дальше вместе со своим олигархом. Или он снялся с выборов? Ах да, снялся. Да не важно. У нас, Ирочка, на тебя другие планы.

Премьер приступают к рассказу о том, что меня ждет. Президент переизбирался и запускает масштабную борьбу с коррупцией. Демидов говорит о новых задачах, целях, о том, что от меня ждут в должности руководителя аппарата.

Я слушаю и с каждой минутой закипаю от злости все больше и больше. Меня бесит все: премьер, его прокуренный кабинет, золотые ролексы на его запястье и даже портрет президента на стене за его спиной. Мне хочется выкрикнуть, что за его ролексы в детском доме Печорска можно было бы поменять все прогнившие окна.

Затем премьер берет платиновый портсигар и достает из него папиросу. За стоимость этого портсигара в печорской больнице, где мне «посчастливилось» побывать, можно было бы поменять трубы, чтобы из крана в душевой и туалете не текла