— А как же популярное утверждение: «Если бы от выборов что-то зависело, нам бы не позволили в них участвовать»? — спрашивает корреспондент.

— Это не правда. На самом деле от воли народа зависит очень многое. Если бы это было не так, то не было бы такой пропаганды по телевидению. Раз власть пытается с помощью телевизора убедить людей в правоте своих действий, значит, люди действительно владеют силой, которую власть опасается.

— Ну и последний вопрос, Лев Александрович. За кого вы голосовали, если не секрет?

— Не секрет. За Ирину Самойлову.

Я аж подпрыгиваю на диване, когда слышу это. Мы с Мельниковым недоуменно переглядываемся.

— За Ирину Самойлову? — не веря, уточняет корреспондент. — Не за себя?

— Нет, не за себя.

— А почему так? — растерянно уточняет журналист.

— Ирина Максимовна прекрасный грамотный политик. Думаю, из нее получится хороший мэр.

— Лучше, чем из вас?

— Невозможно сказать, из кого получится более хороший мэр: из меня или из Ирины Максимовны. Мы никогда этого не узнаем, так как мэром может стать только один человек.

— Спасибо большое, Лев Александрович, что уделили нам время, — прощается корреспондент.

Я сижу на диване, не двигаясь. Лев что, правда проголосовал за меня? Или это такой специальный ход?

— Зачем он это сказал? — задаю риторический вопрос.

— Нууу, — Мельников облокачивается на спинку кресла, закинув руки за голову. — Публично лучше поддерживать своего оппонента. Это представляет тебя самого в лучшем свете, нежели, чем если поливать оппонента грязью. Так что, думаю, он специально сказал так на камеру, чтобы показать народу свое благородство, а на самом деле проголосовал за себя любимого.

Нет, мне не нравится такой ответ. Мне хочется думать, что Лев на самом деле голосовал за меня. Хотя умом я понимаю, что Мельников прав. Быстрицкий ни за что не отдаст мне свое кресло и свой город. Какие бы отношения нас ни связывали. Любовь любовью, а в делах Лев настоящий лев.

Новость о том, что Быстрицкий голосовал за меня, разлетается по всем местным каналам и СМИ. К вечеру экзитполы показывают, что Быстрицкий все-таки опережает меня на несколько процентных пунктов.

— Экзитполы еще ничего не значат, — успокаивает меня Андрей. — Реальная картина может быть другой.

— Не думаю, что там такая большая погрешность, — хмыкаю.

— Зря. Погрешность есть. У меня были случаи, когда мой подопечный по результатам экзитполов проигрывал, а по итогам подсчета голосов выиграл.

Я понимаю, что Мельников просто хочет снять с меня нервозность. Я целый день на его глазах заливала в себя валерьянку. Ну или Андрей пытается успокоить сам себя. Ему ведь невыгодно, чтобы его кандидат проиграл выборы. Это будет некрасивая строчка в резюме успешного политтехнолога.

— Ладно, — говорю на прощание. — До завтра, Андрей.

— До завтра.

Я залезаю на заднее сидение автомобиля и еду домой. Наташа уже улетела в Москву, так что я снова живу одна. Если днем в окружении сотрудников и помощников мне еще удается отвлечься от грустных мыслей о Льве, то, когда я остаюсь наедине с собой, уже нет.

Желание на все плюнуть и уехать в Москву с каждым днем все сильнее и сильнее. Мне уже даже победа не нужна, хочется сбежать из города, где каждый метр напоминает о Быстрицком. Иду по улице и вглядываюсь в лица всех проходящих мимо мужчин. Вдруг Лев? И сердце замирает, когда вижу кого-то, похожего на него.

Спать по ночам стало очень тяжело. Мне или снится Быстрицкий, или я не могу уснуть, потому что до слез тоскую по нему. У меня остался шарф Льва еще с тех дней, когда он был со мной во время болезни. Зарываюсь лицом в шерстяную ткань и вдыхаю любимый родной запах на полные легкие. А потом не сдерживаюсь и реву белугой.

Голоса подсчитывают сутки. Шкалы с подсчетом в режиме реального времени показываются на телеканале «Печорск-ТВ». Внизу экрана телевизора пять фотографий всех кандидатов, а рядом с ними полоски с процентами голосов.

Мы с Быстрицким идем нога в ногу. Периодически Лев вырывается сильно вперед, но потом я его догоняю и почти равняю счет.

Но все-таки «почти»…

Потому что хоть на пару процентов, но Быстрицкий опережает меня.

Мне ужасно больно смотреть на цифры, которые означают крах моей карьеры и немедленный отъезд из Печорска, поэтому в какой-то момент я выключаю телевизор, и моя команда оказывается вынуждена смотреть подсчет на экранах ноутбуков и телефонов. Но я запрещаю им вслух комментировать проценты в пользу Быстрицкого.

Лев выиграл. Надо это признать.

И хоть Андрей пытается успокоить меня (или себя?), что мои показатели все равно успех, учитывая, что я для этого города чужачка и незнакомка, мне от этого не легче. Но умом я понимаю, что действительно проделала огромную работу всего лишь за несколько месяцев. К слову, три других кандидата за всю свою жизнь в Печорске не добились тех результатов, которых добилась я за столь короткий срок.

Мою рефлексию прерывает громкий звон мобильного. Бросаю взгляд на экран и вижу номер, начинающийся на 999. Внутри все моментально опускается от ужаса. Так начинаются служебные телефоны только очень высокопоставленных московских чиновников. По позвоночнику тут же пробегает неприятный холодок. Я не ждала звонков с номера, начинающегося на 999. Не сейчас, когда я все же проигрываю выборы.

— Алло, — с опаской поднимаю трубку.

Стараюсь придать голосу уверенности, но он все равно сипит. Мой кабинет набит сотрудниками, дверь открыта нараспашку и люди бегают туда-сюда, создавая шум.

— Здравствуй, Ирочка, — произносит по-доброму… премьер-министр.

Меня аж парализует. Сжимаю телефон так крепко, что рискую раздавить его.

— Кхм, здравствуйте, — выдавливаю, чувствуя просто дикий животный ужас.

Зачем мне звонит премьер? Сказать, что я все провалила? Испытательный срок не пройден? Меня списывают на задворки истории?

— Я тут глянул краем глаза предварительные результаты на твоих выборах.

Он что, следит за подсчетом голосов на выборах в засратом Печорске??? Ему больше делать нечего??? Второй человек в стране, у него работы по горло!

— Д-да…

— Ну ты, конечно, все-таки уступаешь этому Быстрицкому.

В интонации премьера слышится осуждение, отчего мне становится дурно. Ну вот и все. Вот он мой конец. Не будет у меня больше никогда карьеры политика.

Ну значит пойду в семейный бизнес, хоть он меня никогда и не интересовал. Может,