– Они нас сопровождают. – Дмитрий разглядел кошачий силуэт.

– «О радость познания, ты превыше радости воображения и чувств! – продолжал Покачалов, будто слова Борхеса сами по себе были магическим заклинанием. – Я видел вселенную и постиг сокровенные мысли вселенной. Видел начало времён, о котором говорит Книга Совета. Видел горы, восстающие из вод, видел первых людей, чья плоть была древесиной… видел псов, что пожирали их лица. Видел безликого Бога, стоящего позади богов. Видел бесчисленные деяния, слагавшиеся в единое блаженство…»

Скоробогатов заворожённо слушал Никиту. Впервые заподозрил, что Шустов-старший успел рассказать Покачалову о содержании дневника. Быть может, звал с собой, в Город Солнца. Обещал показать истинные письмена бога.

Максим ещё рассматривал силуэт ягуара, но Аркадий Иванович больше не хотел ждать. Перехватил у Лизы мачете и пошёл вверх по лестнице. Наотмашь рубил листья потоса и поросшие мхом ветви, давил стебли хвоща. Цеплялся ботинками за корни и стелющиеся стволы, но шагал без остановок. Рвался вперёд, к приближавшемуся просвету.

Проскочив последнюю ступень, оказался на площадке. Не замедлился, чтобы осмотреть её. Увидев, что на дальнем краю деревья расступаются, открывая ничем не ограниченный простор, устремился туда. Отметил лишь, что между кронами над головой теперь просматривалось небо, а в кронах шумел горный ветер.

Оказавшись у каменного парапета, ощетиненного кустами, Скоробогатов принялся рубить их тонкие ветки. Не мог с ними управиться и в нетерпении чуть не выронил мачете. Попробовал развести кусты руками, но побоялся упасть с парапета, пределов которого не различал.

Мгновением позже к Аркадию Ивановичу присоединились остальные путники. Вместе, вшестером, они набросились на кусты, словно тонули в топкой растительности и хотели в отчаянном броске прорубить в её гущине продух – задыхаясь, сражались за собственную жизнь.

Скоробогатов заметил, что Лиза, оставшись без мачете, достала нож Шахбана. Не знал, что дочь взяла его себе. Толкаясь с Дмитрием и Покачаловым, теснясь у едва намеченного проёма, Аркадий Иванович злился. Обливаясь пóтом, уговорил себя отойти в сторону и подождать. Встал за спинами других. Переминаясь на месте, высматривал из-за плеч Максима и Лизы первые проблески распахнувшегося перед ними вида.

Под конец Максим орудовал мачете с таким остервенением, что отпугнул и Анну, и Дмитрия. Они отошли к Аркадию Ивановичу. Согласились ждать вместе с ним, а через несколько минут все путники, ошеломлённые, нависли над парапетом.

Перед ними был он. Civitas Solis. Дом Соломона. Дом Давида. Современный город роскоши посреди диких джунглей. Возрождённый Эдем для избранных творцов. Ковчег культуры, готовый плыть прочь от мирских бурь и сохранить истинную суть обновлённого человека. «Когда весь прочий мир захлебнётся в крови собственной злобы и алчности, мы вернёмся на руины погибших цивилизаций глашатаями новой эры благоденствия и разума». Это был Город Солнца.

– Христиане ли вы?

Покачалов вздрогнул от громкого вопроса. Не сразу заметил старика, стоявшего на площадке справа, в плакучих зарослях, и так невозмутимо поглядывавшего на чужаков, будто давно поджидал их и ничуть не удивился их появлению. В ногах старика лежала разделанная туша мазамы. Возможно, той самой, за которой вчера погнался Максим. Олень угодил в силки – рядом со стариком клонилось молодое деревце с привязанной к его стволу верёвочной петлёй.

Не верилось, что путники наткнулись на обычного охотника, да и выглядел старик странно, ничуть не походил на туземцев, виденных Покачаловым прежде. Его тело было закутано в лубяной плащ. Из-под плаща торчало некое подобие коротких лоскутных брюк из выделанной кожи, с грубыми стежками толстых кожаных нитей. На ногах – сыромятные мокасины, в голени обвязанные шнуром и с утолщённой подошвой. Никаких украшений, вроде перьев тукана в ушах или игл дикобраза в носу. И главным отличием старика от любого индейца была его болезненно-белая, бумажная кожа. Казалось, она вот-вот треснет от неловкого движения и окрасится кровью, слишком яркой и насыщенной на фоне такой белизны. По тонким, иссушённым рукам старика тянулись струны бугристых вен, суставы его пальцев были неестественно раздуты, а ногти, не то обломанные, не то обгрызенные, горбились коричневым слоистым наростом, словно и не ногти вовсе, а прилепленные к коже кусочки коры.

– Христиане ли вы? – старик по-испански повторил вопрос и уставился на путников чёрными впадинами глаз.

В его голосе неожиданно прозвучал оттенок насмешки. Возможно, незнакомец даже улыбнулся, но под всклокоченной седой бородой Покачалов не разглядел ни губ, ни щёк старика. Волосы на его голове были таким же седыми, с желтоватым отливом, и длинными. Морщинистый лоб оставался открытым; старик заглаживал волосы за уши и перехватывал их чем-то вроде зеленоватого жгута, отчего смотрелся ещё более диковинно – подчеркивал своё европейское происхождение. Ничего индейского в его облике не было.

– Христиане ли вы? – в третий раз спросил старик, растягивая каждое слово, будто усомнился в умственном здоровье встретившихся ему людей.

За спиной Покачалова Аня шёпотом перевела Максиму вопрос незнакомца, но прежде, чем Максим что-либо сказал, вперёд шагнул Скоробогатов и уверенно провозгласил:

– Христиане.

Дима, стоявший возле Покачалова, хмыкнул. Происходящее в самом деле казалось до смешного нелепым. Никита больше ничему не удивлялся. На судорожные попытки объяснить увиденное не осталось сил. Когда Максим расчистил парапет, открыв вид на лежавший под площадкой Город Солнца, Покачалов понял, что истощён. Слишком многое навалилось на них за экспедицию, и представший перед ними во плоти возрождённый Эдем стал последней каплей. Никите оставалось расслабиться – позволить течению подхватить его обессилевшее сознание и нести дальше, по никому не ведомому руслу. К чему брыкаться, рваться к берегу, кромки которого не видно? Нет, лучше лечь на спину и смотреть на фантасмагорию проносящихся над тобой красок чужого январского неба.

– Христиане, – вновь повторил Скоробогатов, и его голос прозвучал почти торжественно.

– И ещё разок, – прошептал Дима. – Чтобы наверняка.

Аркадий Иванович действительно произнёс «христиане» в третий раз, словно решил, что количество ответов должно соответствовать количеству вопросов, и тут уж Дима не сдержал смех. Следом засмеялись и Аня с Максимом. Скоробогатов с негодованием обернулся к ним. Боялся спугнуть старика. Напрасно. Старик остался доволен. Воздел правую руку, тряхнул костяшками крючковатых пальцев, затем поднёс их к губам. Что бы ни означал его жест, враждебности он не выражал. Скорее, добродушное приветствие.

Покончив с церемониями, старик посмотрел прямиком на Максима. По-испански попросил его помочь с разделанной тушей мазамы – завернуть куски мяса в плотные листья бегонии, стопка которых лежала поблизости. Максим, услышав от Ани перевод просьбы, без промедления пошёл к незнакомцу. Всё складывалось так непринуждённо, будто они давно привыкли подниматься на горный хребет в джунглях, встречать там выбеленного отшельника и помогать ему с добычей.