выглядит потрясенным. Поднимает руки к голове и потирает лицо. Затем качает головой.

– А поэтому все не имеет значения в любом случае? Ты это хочешь сказать?

– Хватит приставлять мне гребаный пистолет к виску. Все равно это ни к чему не приведет. Ты это знаешь, и я это знаю.

– Почему ты так себя ведешь?

– Как так? Это я. Вот она я. Это ПТИЧКА. Что, хочешь избавиться от меня, Джеймс?

Он смотрит на меня, и его шок переходит в поражение. Он щурит глаза и качает головой:

– Что-то здесь не так.

– Я думаю, это твоя готовка.

Он поворачивается, чтобы посмотреть на озеро, и снова качает головой. Мое сердце колотится, и я чувствую, как кровь приливает к шее вплоть до ушей. И когда он отходит на шаг назад от меня, я инстинктивно хочу протянуть руку и притянуть его к себе. Но не могу. Я должна отпустить его. Это никогда, никогда не должно было зайти так далеко.

– Джеймс, – говорю я, отчаянно пытаясь… сама не знаю что. – Джеймс, – повторяю я, – я… – Но мой голос смолкает в тишине, и нет ничего, кроме ветра и воды, бьющейся о берег, когда он уходит. Я хочу схватить его за плечи, заглянуть ему в глаза и все объяснить, но это слишком сложно. Как мне что-то объяснить?

И тогда я чувствую раздражение.

Раздражение от того, что он такой чувствительный, и раздражение от того, что он расстроен. Раздражение от того, что мне приходится чувствовать себя виноватой в чем-то. Раздражение, на самом деле, от того, что я попалась и теряю контроль над ситуацией. Раздражение на Рокси. Раздражение на Билла. Раздражение на Джеймса. Раздражение на глупую себя.

– Знаешь, вокруг есть целый мир, – начинаю я в лучшем стиле Птички, – не то чтобы ты его видел. Ты никогда не был за пределами Шотландии, черт возьми.

– Да, – говорит он с полуулыбкой. – Ты права.

А потом он смотрит вниз на мои грязные, безнадежно испорченные кроссовки, и на его лице появляется вспышка чего-то болезненно милого. Несмотря ни на что, он заботится о моих ногах.

А потом он уходит. Исчезает в глубине тропинки, уверенно ступая в своих крепких ботинках, чувствуя себя как дома на этой земле.

Когда он уходит, я испытываю почти приятное раздражение. Как будто у меня сняли огромный груз с плеч. Это к лучшему, думаю я. Мне нельзя влюбляться в этого парня. Будет так много препятствий, что лучше, если все просто займутся своими делами.

Да. Лучший путь вперед – это опустить голову, дожить до конца моего пребывания здесь и убраться отсюда к черту. Больше никаких глупых ошибок. Больше никаких сюрпризов. Просто усердно работать, играть по правилам и свалить отсюда.

Глава 32

Джеймс отменил наши два последних урока кулинарии, понятное дело. А сегодня утром он взял выходной и в очередной раз отправился с мамой к мистеру Макдональду. Ирен тоже ужасно молчалива со мной, и я задаюсь вопросом, рассказал ли ей Джеймс о том, что между нами произошло. Она дала мне выходной на утро, чтобы я, по ее словам, поработала над мероприятием Винного общества.

Я чувствую, что все в «Лох-Дорне» висит на волоске, и мне хочется, чтобы они поговорили со мной об этом.

Но я остаюсь одна и чувствую такую глубокую вину за все, что это невыносимо.

Я беру ключи от внедорожника. Выехав на дорогу, на мгновение замираю, размышляя, куда ехать дальше, а затем сворачиваю на дорогу в сторону Скай и Портри.

Я выключаю стереосистему, опускаю стекла и высовываю правую руку из окна, чтобы почувствовать прохладный воздух между пальцами. На дорогах тихо, хотя уже позднее утро. Когда я пересекаю мост на остров Скай, от потрясающего вида у меня замирает сердце.

Ярко-зеленые поля возвышаются над галечным, скалистым берегом. Овцы, пасущиеся слишком близко к дороге, уносятся вверх по холмам, когда слышат звук моей машины.

Джеймс однажды сказал мне, что это норвежское название: Ski означает «облако», а Ey – «остров». То есть «остров облаков» – из-за тумана, который часто нависает над его зубчатыми горами. Когда мы приехали сюда с Джеймсом в первый раз, это, конечно, соответствовало названию, но сегодня все вокруг покрыто веселой, очищающей душу летней синевой. Голубой цвет радости и надежды. Солнечного света и смеха.

В Портри я пробираюсь к краю пирса, зажимая в руке завернутую в газету обжигающе-горячую рыбу с картошкой, которую я ем с безудержным удовольствием и без капли сожаления – соленый жир свободно стекает по моим пальцам, а холодная банка колы омывает горло шипучей сладостью. Я уверена, что у папы картошка никогда не получалась такой вкусной.

Я бросаю остатки еды чайкам, наблюдая, как они галдят и дерутся в воздухе, пока я подбрасываю каждую пригоршню крошек все выше.

Смотрю вниз, на воду, которая бьется о пирс, так же, как в ту первую поездку с Джеймсом.

Может, во всем признаться? Я снова и снова прокручиваю в голове все возможные варианты. Представляю, как произношу слова «я сделала большую глупость», глядя ему в глаза. Пытаюсь представить, как Джеймс улыбается и говорит, что все понимает, и обещает мне помочь, но это кажется нелепой фантазией.

Как и с Хизер: я представляю, как признаюсь ей во всем. История, которую я рассказывала сама себе, о том, как приехала в Шотландию и назвалась ею, а потом все это обернулось шуткой, над которой мы будем хихикать за кружкой пива, уже давно перестала казаться убедительной. Хизер примет это стоически. Она будет раздавлена тем, что я солгала, и убита горем, что я была так безрассудна.

Я поднимаюсь с пирса и решаю прогуляться вдоль берега. Прохожу мимо маленького магазинчика рядом с кафе, где мы сидели в прошлый раз, и вижу в витрине туристические ботинки. Почему бы и нет? У меня теперь столько денег, а потратить их не на что.

Через несколько минут я зашнуровываю свои походные ботинки за 100 фунтов стерлингов и выбрасываю старые кроссовки в ближайшую мусорную корзину. Почему бы не потратить свои с трудом заработанные деньги на что-то полезное.

Я замечаю знак, который дает мне выбор: подняться на «Глыбу» или пройти по круговой тропе Скоррибрик. Три километра – бог знает сколько это займет времени. Солнце уже высоко в небе, и воздух становится горячим.

Все эти переживания о том, что делать с Джеймсом, напрасны, говорю я себе, бредя по асфальтированной дорожке вдоль лесистого берега. Все кончено, и он будет