на язык англичанка – забыла про воду и оказалась совершенно не в своей тарелке, когда мы попросили поменять вино. Интересно, пробовала ли она химозный «Буравчик», подаваемый в качестве аперитива? Эта небольшая порция ядерных отходов больше подошла бы для очистки раковины, чем для рецепторов. Прибывает морской лещ, и он представляет собой усталый, изможденный кусок резиновой губки на – тут надо отдать должное – впечатляющем местном козлобороднике».

Я поднимаю взгляд на Билла, который сгорает со стыда, а затем на Анис, которая выглядит так, словно готова расплакаться. Вот это да! Нас всех распинают.

Никогда еще я не чувствовала такого единения с командой.

– А вот и моя любимая часть, – продолжает Рассел:

«Я жажду чего-нибудь темного и крепкого к божественной оленине, но метрдотель, которая на протяжении пяти перемен блюд висит над нами, как полицейский вертолет, роняет бутылку на унылый ковер.

Я едва не в голос сожалею о «Лох-Дорне», каким он был раньше, где хаггис и репа с картошкой подавались с обильным гарниром из непринужденного шотландского очарования.

К чему стремится «Лох-Дорн» с его водянистыми муссами и изнурительной винной картой, можно лишь пытаться представить. Видел ли затворник Майкл Макдональд, что стало с его некогда величественным заведением? И волнует ли его это вообще?

Отчаянно желая закончить на хорошей ноте, я в конце концов нахожу ее в щедром стакане местного виски, который я получаю перед тем, как мне выставляют счет в размере 265 фунтов, которым и забивают последний гвоздь в крышке гроба шотландского туризма».

Рецензия настолько ужасная, что я не могу удержаться от смеха, но быстро прикусываю губу, потому что Рассел не смеется, как и все остальные.

– Ну, хуже и быть не могло, – говорит Рассел, нахмурившись, и все сотрудники стыдливо опускают головы.

Рокси, которая вернулась как раз вовремя, чтобы услышать об упавшей бутылке вина, единственная, кому хоть немного смешно. Ну и правильно, думаю я. Она бы справилась лучше меня.

– Я отказался от места судьи на «Железном шеф-поваре» ради этого. Что за гребаная чушь! Это место – гребаная чушь. ВЫ ВСЕ ГРЕБАНАЯ ЧУШЬ. – Рассел так зол, что задыхается. – Где, черт возьми, Ирен? – спрашивает он, выворачивая шею.

– Она разбирается с оленем, который бегает в пристройке, – отвечаю я, и тут мне действительно приходится приложить усилия, чтобы не захихикать.

Рассел даже не удостаивает мои слова ответом. Он поворачивается к Джеймсу:

– Нам нужно сесть и пересмотреть меню. Возможно, нам нужно переосмыслить всю концепцию. Кое-кто в последнее время был немного рассеян, не так ли? Поговорим позже.

Джеймс смотрит в пол, а Рассел надевает очки и топает к выходу через распашные двери кухни. Черт побери. Неужели это так очевидно?

Я оглядываю персонал, но никто на нас не смотрит. Все по-прежнему глядят себе под ноги с такими лицами, как будто их ударили ножом в сердце.

– Да ладно вам, – бормочу я, пытаясь поднять всем настроение. – Послушайте, это всего лишь одна рецензия. И именно я, похоже, показала себя хуже всех. И сожалею об этом: не следовало позволять ему вывести меня из равновесия. Но вы все замечательные. Кому какое дело до того, что думает какой-то волосатый болван?

– Всем! Абсолютно, блин, всем есть дело! – кричит Анис, а затем ее глаза становятся стеклянными, и она убегает на кухню, в то время как остальные расползаются по местам.

В этот момент снаружи раздается мощный звук выстрела, и все подскакивают, включая меня.

Я решаю не обращать на это внимания и продолжаю:

– Что здесь на самом деле умерло, так это стратегия. А стратегия – это просто набор слов, собранных вместе в презентации, сделанной на поддельной PowerPoint, с картинками без авторских прав. Что этим ублюдкам не принадлежит, так это суть этого места. У нас все еще есть кастрюли и сковородки, достаточно большие для королевского краба, и погреб, достаточно большой для серийного убийцы. У нас есть талантливые повара и в основном прилично обученный персонал. Если нам недостает мастерства, мы компенсируем это напускной храбростью. У нас еще все получится!

Я жду, надеясь на всплеск одобрения, но в зале стоит тишина, перемежаемая покашливанием.

– Все за работу, – тихо говорит Джеймс сотрудникам кухни, и они уходят.

Персонал ресторана тоже начинает уходить, двигаясь медленно и устало. Все испытывают поражение.

И вот мы приступаем к обеду. Вернее, с трудом переживаем его, подавая меню, в которое мы все так вложились несколько дней назад, гостям, которым оно, похоже, нравится. Но при этом мы знаем, что безнадежно провалились по всем пунктам.

Глава 31

После обеда я спешу выбраться из ресторана. Джеймс исчез еще до того, как разнесли десерты, а я хочу увидеть его, чтобы узнать, все ли с ним в порядке. Конечно, я чувствую облегчение от того, что не только мне досталось, но трудно поверить, что мое ужасное выступление в начале трапезы не отразилось на всех остальных.

Собираясь уходить, я вижу Ирен в баре с большим бокалом красного вина. Это тревожный сигнал, поскольку я никогда не видела, чтобы она пила на работе. Она переоделась в яркий брючный костюм, розово-зеленый с золотом, что является модным эквивалентом того, чтобы напиться и скрыть свою боль.

– Ирен? – Я подкрадываюсь к ней, а она засовывает кипу бумаг под журнал и хлопает рукой по стулу рядом с собой. Неловкая попытка скрыть счета.

– Хизер, дорогая. Я хочу рассчитать твою зарплату, чтобы все было в порядке с бухгалтерией. Ты так и не назвала мне свой номер государственного страхования и все такое.

Она достает маленький конверт и протягивает его мне. Там наличка, и мне хочется ее обнять.

– О, спасибо.

Она побрякивает браслетами на запястье, и я удивляюсь, почему она ничего не говорит о рецензии. Наверняка она ее прочитала. Хотя в тот момент она разбиралась с ситуацией с оленем. Я думаю, не плохая ли это идея – поднимать эту тему, но я не успокоюсь, пока у меня не будет полного представления о ситуации:

– Так олень… мертв?

– Нет. Выстрел был только для вида. Бретт открыл дверь, и он сразу вышел, – объясняет она, глядя вверх с кривой улыбкой. – Господи, ну ошибся он со спальней. Представляешь, оказаться взаперти с этими двумя?

– Нет, спасибо, – говорю я. – Ирен, я сожалею о рецензии.

– Ну да. Понятно. Мы все сожалеем. – Я вижу, что ей невыносимо даже упоминать о собственном промахе.

– Что ты будешь делать?

– Не знаю.

– Рассел только что ушел.

– Я знаю. – Она устало улыбается.

– Куда он пошел?

– Полагаю,