– Позволь мне взять ребенка? – мягко сказала она.

Фетида кивнула и передала ей сына. Агариста устроила малыша у себя на плече столбиком так, чтобы он мог срыгивать и спать на солнышке.

– Я видела, как ты спорила с Периклом, – продолжила она. – Он очень молод. Мужчина и муж, но… Вот у его отца все было по-другому. Ксантипп женился на мне уже вполне взрослым, тридцатилетним стратегом и архонтом. Со временем и Перикл станет таким, но в некотором смысле он все еще юноша.

– Дело не в его молодости! – резко возразила Фетида. – Я пытаюсь поговорить с ним, но он не слушает.

– Он не один такой. И Маний не один такой. Все мужчины глохнут, когда жены разговаривают с ними. По крайней мере иногда.

Фетида улыбнулась и вытерла слезы с раскрасневшегося лица.

– Я думала… – Она как будто попыталась что-то проглотить. – Моя мать говорила, что пока женщина кормит ребенка грудью, она не сможет забеременеть.

Агариста больше не улыбалась. Ее будто сковал груз нахлынувших воспоминаний.

– Думаю, все не так просто, – вздохнула она. – Если ты… близка с мужчиной, надежного щита просто не существует.

– В прошлом месяце у меня шла кровь, а сейчас… ничего. Вот поэтому я и кормила его, хотя соски потрескались. Думала, это поможет. Но не помогло.

Лицо Фетиды исказилось при последних словах, и Агариста прижала ее к себе, так что ребенок оказался между ними в этом тесном, теплом узле и, проснувшись, страдальчески заплакал.

– Если ты и впрямь беременна, то это хорошая новость, – сказала Агариста. – Перикл будет счастлив. Знаю, он хочет брата для маленького Ксантиппа, такого же, какой был у него самого. Или сестричку, как Елена.

– Я не могу… – всхлипнула Фетида. – Не могу… снова…

Агариста погладила ребенка одной рукой, другой потерла спину снохи и подняла глаза к небу и к богам, которые могли случайно взирать на них сверху.

– Конечно можешь, – холодно сказала она, твердо решив, что не станет делиться с матерью своих внуков знаниями о некоторых травах. – Так ты была с моим сыном после родов? Я спрашиваю, потому что некоторые молодые женщины…

– Я не настолько молода, – покачала головой Фетида. – Да, несколько раз. Мы ругаемся, и иногда он днями бывает холоден со мной, как будто я ему безразлична. Делить постель – это единственное, что нужно нам обоим. Думаю, он сожалеет, что женился на мне.

Она снова разрыдалась, и Агаристе пришлось заговорить, чтобы успокоить ее:

– Уверена, это не так. А теперь слушай. Ты даже не знаешь наверняка. Может быть, твоя кровь еще не пришла. Задержки из-за кормления ребенка случаются. Может быть, это все только у тебя в голове. А может быть, у маленького Ксантиппа будет братик или сестричка. Это тоже хорошо. Так что вытри глаза, моя дорогая. Выше голову. Да ущипни себя за щеки – добавь им немного красок к возвращению мужа. Ты слишком бледная. Еще подумает, что больна.

– Я больше не нравлюсь ему, – пожаловалась Фетида. – А после еще одного ребенка я никогда уже не буду для него привлекательной.

Агариста покачала головой. Периклу требовалось полдюжины сыновей и наследников. Похоже, свой долг он все еще выполнял, и это было все, что имело значение. Она сочувствовала Фетиде, помня, как сама была когда-то молодой женой. И все же она пережила те годы. Пережила и мужа. Агариста не могла предложить Фетиде такое утешение, но оно все равно оставалось женским утешением. В конце концов, даже любимые тираны сходят в могилу, а их жены обретают свободу.

27

В те последние дни случались моменты, когда его решение бросить все и вернуться в море подвергалось такому испытанию на прочность, что он уже почти был готов от него отказаться. Сначала случился тяжелый, со слезами, разговор с женой, переросший в очередную ссору, поскольку Фетида обвинила его в том, что он снова обрюхатил ее и теперь бросает. Мать тоже восприняла новость как своего рода предательство. Доведенный до крайности, Перикл раздраженно предложил ей пожить, пока его не будет, в городском доме. В ответ Агариста поджала губы и заявила, что никогда – по крайней мере, пока жива – не отдаст Фетиде семейное поместье. Предложение осталось открытым.

Зато пока капитан занимался пополнением запасов, Перикл успел поучаствовать в заключительных дебатах на Пниксе. Решение о создании постоянного военного лагеря на фракийском побережье приобрело большую актуальность теперь, когда он сам мог выделить на это необходимые средства. Собрание выразило ему благодарность, не забыв посчитать и записать все, до последней серебряной драхмы, деньги, отправленные на военный корабль.

Быстро решив один вопрос, Перикл занялся другими: улаживанием собственных дел и назначением доверенных, которым предстояло действовать от его имени. До следующего полугодового платежа по долгам оставалось четыре месяца. Он понимал, что, если волей судеб задержится дольше этого срока, ни мать, ни жена без него вопрос не решат. Справиться с беспокойством помогло простое рассуждение: чего бы ни хотел от него Кимон, много времени это занять не могло.

Недостаток места для личных вещей на военном корабле можно было считать как достоинством, так и недостатком. Кроме полного снаряжения гоплита, унаследованного от отца и брата и включавшего в себя, помимо прочего, щит с изображением льва, Перикл захватил одежду и запасные сандалии, бритву, туалетные камни, копис и мешочек с серебряными монетами. Помогло и то, что капитан согласился записать его не пассажиром, а гоплитом с полагающимся жалованьем. Конечно, тем самым он оказывался во власти капитана, что было не вполне удобно. В список команды включили также Эпикла, а вот Анаксагору и Зенону, как людям необученным, пришлось свое путешествие оплатить.

Из пирейского порта военный корабль вышел без большой помпы, хотя Фетида и Агариста настояли на том, чтобы прийти в порт проводить мужа и сына. Они прибыли на причал с Манием и молодым конюхом из поместья. Перикл поднял руку в знак прощания.

Весла ударили по воде, и грузный корабль медленно повернулся. В этот момент Перикл испытал чувство огромного облегчения. Возможно, он и совершил ошибку – беспокойство все еще грызло душу, – но сомнений не осталось, и внутри у него все затрепетало в такт ударам весел.

Поглядывая на команду, к ним бочком подошел капитан.

– Я… э… Надеюсь, я не обидел тебя, куриос, при нашей первой встрече.

Перикл покачал головой. Он все еще смотрел на мать и жену, оставшихся на причале, и никак не мог решить, нужно ли ему стоять здесь, пока они не скроются из виду, или можно повернуться и уйти.

Он раздумывал об этом,