ли им когда-нибудь достойный враг? Если Гесиод прав и персы на самом деле ушли восвояси, уступив без боя…

Он легко поймал меч, брошенный ему Эпиклом. Такого рода рискованные приемы нередко имели нешуточные последствия – кто-то терял палец, кто-то целый месяц ходил с перевязанной рукой.

– Поработаешь со мной? – попросил Эпикл. – Хочу еще раз показать им первые три четырехходовки.

Каждая четырехходовка состояла из четырех шагов, так что всего получалось двенадцать, и выполняли их с невероятной быстротой двое доверяющих друг другу воинов.

Перикл кивнул. Выполнение комбинаций формировало память тела, и в бою оно реагировало само собой, без подсказки. В конце концов, разница между воином обученным и воином неподготовленным равнялась разнице между жизнью и смертью.

Он понимал, что должен благодарить отца, потратившего сотни часов на занятия с ним. Но отец ушел… как и персы.

Эта мысль не давала ему покоя, в ней было что-то тревожное. Но что? Полностью сосредоточиться никак не получалось. Эпикл начал первую серию, получил толчок в плечо и порез на шее; его крик вырвал Перикла из раздумий.

– Вторая четырехходовка, – объявил Эпикл для тех, кто наблюдал за ними.

Зенон и Анаксагор неотрывно следили за действиями двух воинов, впитывая каждое движение и повторяя их в своем воображении так, что время от времени то у одного, то у другого непроизвольно подергивались мышцы.

– И… раз… – предупредил Эпикл, нанося низкий рубящий удар, но Перикл остался на месте, и его старший товарищ едва не упал, отводя меч раньше, чем лезвие рассекло бедро.

– Извини, – сказал Перикл и повернулся к Зенону. – Встанешь на мое место?

Повторять не пришлось – Зенон, как всегда шустрый, быстро занял позицию.

– Кимон?

Наварх флота объяснял одному из гребцов какое-то движение, медленно поворачивая меч, чтобы показать угол удара.

Заметив Перикла, он повернулся к нему:

– Что?

– Царь Тасоса, пока ждал лодку, сказал кое-что, показавшееся мне странным.

– Царь – старый дурак. На Тасосе, как я слышал, не один золотой рудник, а больше. Гесиод богаче половины членов союза. Он мог бы выплачивать свою долю сто лет подряд, но придерживает золото для себя. Однажды он пожалеет об этом.

– Гесиод сказал, что персы ушли. Похоже, что так и есть. Мы уже давно не видели ни одного персидского корабля, даже торгового. Сколько, месяцев шесть? Или даже больше?

– И что из этого? Кто посмеет войти в Эгейское море, пока здесь наш флот?

– Да, знаю. Но тебе не кажется странным, что персы вдруг так притихли?

Кимон пожал плечами, но все же задумался и опустил меч.

– Какое-то движение возле Геллеспонта было, помнишь? Мы подобрали рыбаков, и они сказали, что правителем… нет, сатрапом там сейчас Артабаз. Маленькая жирная пчелка. Надо было убить его на Кипре, когда была такая возможность.

– Думаю, так оно и есть, – медленно произнес Перикл. – У них там дела, возле Византия. Они торгуют, их корабли ходят вдоль побережья. Но при этом никакого движения вблизи Кипра. А ведь побережье остается за персами. У них там войска, рыбацкие деревни, глубокие гавани, но после нас ни одного корабля никто не видел, ни даже паруса.

– Так ты, значит, согласен с царем Тасоса? Должен сказать…

– Нет, он дурак, но что-то не дает мне покоя, и во всем этом есть нечто странное. Мы встречаем у Фракии финикийских торговцев, иногда с персидскими товарами. Их останавливают для досмотра, они платят налоги и портовые сборы, что ж тут такого? Это выгодно нам и выгодно им. Но на юге? Ни паруса, ни корабля.

Перикл посмотрел на Кимона, а Кимон на Перикла. Оба подумали об одном и том же.

– Может быть, за этим ничего нет… – Кимон уже смотрел на остров, мысленно перераспределяя силы. – Они ни разу даже не попытались вернуть Кипр себе. Интересно… Как думаешь, что они скрывают?

– Может быть, они не хотят, чтобы мы были там и что-то увидели. А раз так, то мы должны это увидеть.

– Я дал старому дуралею три месяца, – сказал Кимон, имея в виду Гесиода, – и не могу увести сейчас флот, иначе он подумает, что победил.

– Хватит всего дюжины кораблей, – сказал Перикл. – Скорее всего, ничего серьезного. Отсутствие не есть доказательство. Зенону бы это понравилось. Наверное, я ошибаюсь. Просто пошли несколько кораблей осмотреть побережье Кипра. Возможно, там тихо только потому, что там тихо.

Не отводя глаз от побережья Тасоса, Кимон покачал головой:

– Нет. Я не тюремщик, каким хотел бы изобразить меня царь Гесиод. Ему предъявлены условия и назначен срок. Он либо поступит по чести, либо нет. Я не стану за ним наблюдать. Идем, Перикл. Созови капитанов.

– Всех?

– Всех до единого. У меня половина трюмов заполнена серебром, взносами за этот год, которые нужно доставить на Делос. Бросим там якорь и, если погода продержится, пойдем дальше, на Кипр.

Заметив, что Перикл нахмурился, он усмехнулся:

– Что?

– Беспокоюсь, что убедил тебя увести флот от Тасоса всего лишь из-за подозрения.

– Вот для чего и создан союз, – улыбнулся Кимон. – Вот для чего нам нужен флот. Даже если ты ошибаешься, каждый царек, увидев, как мы проходим мимо, поймет, что море наше. Идем, посмотрим, верно ли наше чутье.

29

Этот человек рядом с ним, случалось ли ему испытывать то странное ощущение трепета в животе, то холодящее чувство страха, когда просыпаешься среди ночи, задыхаясь, в пути, при восходящей луне. Никаких признаков нервозности Ксеркс в Артабазе не видел – тот был либо профессионально бесстрастен, либо одурманен опиумом или гашишем. Поговаривали, что сатрап позволял себе такого рода удовольствия, хотя, если это делалось для успокоения нервов, вреда в них не было. Во всяком случае маленькие шарики пробуждали в мужчине отвагу и храбрость, и он чувствовал себя львом.

Ксеркс заметил, что его собственные руки предательски дрожат, и сцепил их за спиной. Этим вечером ему тоже предстояло совладать со своими страхами. Омрачало настроение и то обстоятельство, что Артабаз мог помнить не такие уж давние разговоры с Мардонием, потерпевшим поражение при Платеях, или даже с Датисом, высадившимся у Марафона и там же разгромленным и погибшим. Ксеркс поежился, вспомнив детство и отца, царя царей Дария. На западных берегах Персия потеряла крови и золота столько, что ни взвесить, ни подсчитать невозможно.

Царь остановился, и Артабаз незамедлительно последовал его примеру. Он давно привык к прихотям и приливам энтузиазма человека, ныне правящего империей. Около восьмидесяти стражей и рабов следовали за ними, готовые удовлетворить любую потребность царя – развернуть и поднять полог или поднести кубок с прохладительным напитком.

Ксеркс посмотрел за реку, извилистой лентой убегавшую