Через месяца два пребывания в Афганистане в нашей части появилась первая девушка. Она прибыла с майором — комендантом гарнизона и прапорщиком, его помощником. К всеобщему удивлению военнослужащих части, они все трое жили в одной маленькой палатке, стоящей в стороне от общего ряда полковых. Из нее почти каждую ночь слышался пьяный кураж, смех, крик и песни. На служебные совещания, проводимые командиром полка, тот майор приходил крайне редко, а если и присутствовал, то сидел молча, не вникая в происходящее.

Однажды, будучи дежурным по части, я получил задание от командира части: разыскать и вызвать коменданта к нему. Зайдя в их палатку, увидел спящего на раскладушке пьяного прапорщика, свободную койку, разбросанную одежду, в том числе женское нижнее белье. Пока возвращался в палатку дежурного, думал: «Почему же у них на троих всего два спальных места? Почему все трое в одной палатке? Ведь можно было поставить рядом для девушки, каким-то образом отгородить ее ширмой, хотя бы для внешнего приличия, на такой случай, как сейчас. И вообще, как могла, появиться она в воинской части, где для мужчин-то нет элементарных условий для жизни? Кем она служит: секретарем, делопроизводителем или „грелкой во весь рост“? Непонятно».

Иногда майор со своими подчиненными проходил мимо нас. Мы с любопытством и жадным желанием рассматривали девушку: худая, неопрятно одетая, не очень-то и симпатичная.

Как-то при виде их один из офицеров мечтательно произнес:

— Какой бы она ни была, но она — женщина. А некрасивых женщин не бывает, особенно когда достаточно водки, и я бы с огромной радостью сейчас согласился побыть с ней наедине.

Скоро о ней уже в открытую говорили и другие военнослужащие.

Да, в Союзе она явно не пользовалась успехом, а здесь для всех нас стала самой красивой и желанной, потому что была единственной. Потому что все мы устали от одиночества, скотских бытовых условий и многого чего другого. Хоть куклу резиновую покупай. Говорят, такие уже кое-где есть.

— Нет, уж лучше без куклы. Лучше живая. Недавно госпиталь приехал, рядом находится. Там такие красавицы! Даже согласны пообщаться, правда, только за деньги и тряпки. Я насчет этого разговаривал с одной, у нее и подружки и место есть. Сходить, что ли? А что поделаешь, ведь хочется, аж невтерпеж!

А из палатки коменданта по-прежнему раздавался пьяный ор. Это уже начинало раздражать офицеров.

Однажды ночью их машина остановилась недалеко от сторожевого поста. Сначала из нее раздавались какие-то громкие разговоры, потом все стихло, погас свет фар. Подъехавшая к автомобилю оперативная группа увидела в машине полураздетую пьяную неразлучную троицу. Через два дня они исчезли из части и больше не появлялись.

Невдалеке от нас, примерно в полукилометре, стояли дома американской архитектуры, в которых жили советские специалисты-советники. Они обучали афганцев военному делу, передавая им опыт военного строительства Советских Вооруженных Сил применительно к афганским условиям.

Советникам разрешалось жить с женами. Бытовые условия у них были хорошие. Зарплату они получали выше нашей раз в десять, и, честно говоря, мы им даже завидовали. Конечно, и у них были свои проблемы, а самой главной — то, что они служили в окружении афганцев, в их подразделениях. Были случаи, когда те сдавали советников душманам и даже убивали их. Поэтому сами они и их семьи жили в постоянном страхе. Жены имели оружие и, несмотря на то что их жилье охраняли афганские солдаты, были в постоянной готовности к бою. Первоначально мы с советниками не общались, соблюдали армейскую субординацию. Но когда желание помыться стало настолько велико, что терпеть было уже невмоготу, мы с товарищем подъехали к их домам и постучались в ближайшую дверь. Нас радушно и даже радостно встретили, пригласили в дом. Это были минуты блаженства: большая ванная комната, горячая вода и душистое мыло. Здесь же постирали свою одежду, немного просушили и надели на себя. Мы пришли не с пустыми руками: выложили из своих полевых сумок продукты, выставили на стол спиртное. То наслаждение, которое мы испытали, впервые помывшись за несколько месяцев пребывания в Афганистане, этого стоило. Хозяева включили магнитофон с советскими песнями. Разговаривали о Родине, доме, службе. Семья советника соскучилась по «свежим» людям. Они приехали сюда, когда здесь все было еще спокойно и не было войны. Когда начались боевые действия, оставшиеся с ними жены стойко переносили трудности службы мужей, старались своим присутствием облегчить им условия жизни. Днем и ночью с автоматами в руках они охраняли свое жилье, давая мужьям выспаться и набраться сил на очередной рабочий день.

Вечер знакомства прошел быстро и приятно. Они были рады нам, а мы — им и их гостеприимству, доброжелательности, семейному уюту. С тех пор, как только позволяла обстановка, мы с Владимиром Григорьевым, а иногда и с комбатом навещали эту семью.

Приходили в их дом с чистым сердцем и открытой душой. Нас всегда принимали приветливо, верили в нашу порядочность, и мы платили взаимностью. Жена советника была обаятельной женщиной, тонким психологом. Она видела, как сильно нуждаемся мы в душевной близости, умела выслушать нас, понимая тоску по дому и семьям. Уходили мы от них всегда успокоенные и ободренные. Иногда танцевали под музыку, поочередно приглашая хозяйку на танец. Какое это было наслаждение — чувствовать в танце женское тело!

Вскоре советнику Горбенко было присвоено воинское звание «полковник» и он был переведен для дальнейшего прохождения службы в Кабул. Несколько раз мне приходилось бывать в столице Афганистана, и я всегда заходил к ним. Несмотря на разницу в воинском звании, меня по-прежнему принимали доброжелательно. Часто в письмах, уже после той войны, мы вспоминали то трудное, но очень дорогое всем нам время.

Дома в Кабуле, где жили советники и другие советские специалисты, отличались от местной архитектуры. Они были построены советскими строителями по своим чертежам, поэтому и выделялись на общем фоне городских построек. В их подъездах стояли деревянные топчаны, на которых отдыхали афганские солдаты-охранники, постоянно несущие службу по охране вверенных объектов, но которые в страхе разбегались, как только душманы открывали огонь. Дом друзей тоже был со множеством следов от таких обстрелов.

Как-то в очередное посещение моих знакомых мы с женой советника пошли на рынок за продуктами, а заодно и посмотреть на кабульские магазины. Чего только в них не было: все, что душе было угодно! Мы ходили по ним, словно по музеям. В одном из магазинов дуканщик предложил мне хорошие джинсы. Я давно мечтал о них, но не хватало денег.

— Не хватает! — сказал я ему, объясняя пальцами.

— Уступлю. Сколько есть, за столько и продам, — на ломаном русском языке сносно объяснил он мне. — Пойдем, будешь выбирать.

Я сразу увидел недовольство на его лице, когда приказал жене советника выйти из магазина и ждать меня на улице. Насторожился. Зашел в подсобку и встал в дальний угол. Хозяин лавки стоял в дверях, странно улыбаясь. Из-за его плеча показался второй афганец, что-то сказав первому. Протянув приветливо руки, он шагнул ко мне, желая поздороваться по-мусульмански и обнять. Почувствовав в этом скрытую опасность, я, словно в боксе, поднырнул под его руки и сделал шаг в сторону. По их лицам я понял, что они этого не ожидали и их задумка провалилась. Поняв, что попал в западню, я вынул из внутреннего кармана танкистской куртки пистолет, загнал патрон в канал ствола.