… Она погрузилась в этот длительный, вязкий роман по самую маковку. При выныривании тщетно пыталась стряхнуть нервотрепку, сопровождующую зыбкие связи под условным названием «любим, но изменить ничего не можем». Илья Устроев представлялся кавалером, «приятным во всех отношениях». Словом, он производил впечатление неглупого и обаятельного мужчины, с которым, как говорится, и на людях не стыдно показаться. К тому же его телосложение отличалось почетной ныне макаронистостью: этакий тонкий-звонкий, вытянутый в длину. На нем прекрасно сидела одежда в облипочку, которую рекламируют в «глянце» кукольные мальчики с набриолиненными волосами и девичьими устами при неизменном сардоническом взгляде исподлобья.

Нет-нет, ничего «голубиного» в Илье не было. Имелась выигрышная худоба, лоск, поза. И неумеренная ко всему этому Люшина тяга. Женатый Устроев, конечно, декларировал, что жену ни в грош не ставит, но… «дочка, и долг, и совместно нажитое имущество, и вообще – я мужик, и у меня есть обязательства». К этому прибавлялся еще и шлейф бывших (а может, и ныне здравствующих) романов, связей, знакомств. Но Люша кидалась к Илье, вырываясь из рутины повседневных проблем, как к источнику радости и нечастого праздника. Праздник бывал кратким – двадцать минут в его офисе, под изничтожающими взглядами секретарш и доброжелательно потупленных коллег, когда Шатова, надменная и пунцовая, выходила из его кабинета, пытаясь сохранить лицо, тем самым комично его теряя. Или получасовым обедом в пиццерии, с излияниями любимого о том, что «все плохо и достало». Лишь иногда прогулками вдоль продуваемой набережной: льдины внизу представлялись треснутой коркой глазури на торте. Холод пробирался под шубу, сковывал дыхание, остужал жар разговоров. В общем, праздник оборачивался нудной, унизительной процедурой, которой почему-то всегда хотелось найти медицинское определение. В самом конце, на излете отношений, они поехали на неделю в Испанию. Люша подговорила Светку, и та врала, что уступила свой тур – по дешевке, за полцены – уставшей подруге, а такая возможность выпадает один раз. Шатов делал вид, что верит. Кстати, Светка называла Илюшу «пустячным существом» и внушительно басила: «к прелюбодеянию хоть бантик пришей, от этого оно грехом не перестанет быть и измучает до смерти». Но все это Люша относила на счет бабьей зависти. Именно поэтому Светка заткнулась и прикрывала несчастную подругу, как могла. А тур и в самом деле вышел «дешевым». На «дружеское» предложение Люши оплатить половину стоимости поездки Илья отреагировал с вялым одобрением, и Люша платила, и жила в отдельном номере, и вообще была «сама по себе». Так они и играли в эту самодостаточность, от которой любой бабе хочется выть белугой. Она ждала снисхождения, заботы, смешных и нелепых знаков внимания, словом, всего, чем щедро одаривал ее любящий муж. А получала корректное одобрение или пренебрежительное порицание своих порывов. Она кричала ему «люблю!» во время кратких бешеных слияний, а он спустя минуту, уже напялив шорты, озабоченно обсуждал цены на женские блузки, из которых требовалось выбирать одну в подарок жене, другую – дочери. «Жалко, – досадовал Илья, – ты, Джулька, жидковата. На тебя и рубашку не примеришь». По-дружески хлопал ее по носу, целовал в лобик и начинал перебрасываться эсэмэсками с коллегами, которые без него всю работу завалили, «козлы». Люша выходила на балкон и в свою очередь жалела, что этаж всего третий, и если прыгнуть, то сломаешь позвоночник не так чтобы очень. На инвалидность в лучшем случае. Насмерть вряд ли получится…

Эта поездка не оставила в памяти и сердце ничего из того, что в обычное время впитала бы Люша с жадностью и восторгом – архитектурные изыски Гауди, причуды массовика-затейника Дали с его музеем, заваленным яйцами, ухоженность набережных Коста-Брава… Разве что желтую землю помидорных плантаций, тянущихся по линии горизонта, если смотреть с балкона вправо, помнила. И дивилась каждое утро – как в такой сухой и неплодородной на вид земле родится такая обильная красота?

– Я не могу! Не могу жить двойной жизнью. Я погибаю. Прости уж за пафос. Но я не знаю, как это назвать иначе.

Они летели из Барселоны в Москву. В самолете было слишком ярко, солнечно и комфортно. Это так не согласовывалось с тем, что творилось в душе у Люши, потерявшей всякий контроль над собой и жизнью, что она испытывала к порядку, радости и покою, разлитым вокруг, адову ненависть.

– Джуль, оставь все, как есть, – отмахивался от нее Илья, вонзая зубы в крылышко цыпленка.

– Я хочу быть с тобой! – она все-таки крикнула и разбудила бабульку-одуванчика, спавшую рядом, у окна.

Илья прекратил терзать цыпленка.

– А я не хочу жить с тобой. Это невозможно, – он комкал салфетку, будто со значением «умывал руки».

– Ты не любишь меня, – с удовлетворением констатировала Люша.

– Тебе не осточертели слова? Звуки? Формулировки?!

– Все имеет свое название. Я хочу понять, как называется то, что происходит со мной. С моей жизнью. Пусть одним, но словом!

– НИ-ЧЕ-ГО. Если ты так мучаешься, то это можно попытаться прекратить.

В аэропорту Люшу встречали муж с сыном. С охапкой роз. Счастье, что она «заморозилась» из развитого в ней чувства самосохранения. Иначе бы все это кончилось безобразной бабьей истерикой. Так случилось, что Илья, проходя по коридору между встречающими, задел плечом Сашу, которого толкнули. Шатов вроде бы не обратил на «вороного» мужика никакого внимания. Любовник же, зная мужа по фотографиям, стрельнул в него паническим взглядом и отлетел, как черт от ладана. Люша кинулась к мужу, как к спасительному родному берегу. В машине Саша рассказал ей, что банк-кредитор замучил предупреждениями, и если они не расплатятся в ближайший месяц, то не только с бизнесом, но и с дачей придется распрощаться.

– Что за козел все-таки твой «консультант» из налоговой? – недоумевал Шатов. – Брать такой кредит под новое, неизведанное дело?

– Кто не рискует, тот…

– Да пошли они со своими рисками! Привыкли исчислять жизнь миллионами. Причем не своими, не кровными. Нам тысчонку лишнюю сшибить бы. Как хорошо было раньше: пойдет Поля на рынок, загонит три мешка огурцов, да двадцать саженцев сирени, да по тридцать – малины и смородины, и еще цветочков по мелочи – вот тебе твердый доход. Нет! Фирму ей подавай! Директорша… И ладно бы, организовала ООО – там рискуешь уставным капиталом в десять тысяч рублей. Ты ж индивидуальная предпринимательша! И рискуешь, между прочим, личным имуществом…

Впервые Люша ничего не могла ответить рассудительному, по-житейски сметливому мужу. Вот тебе и «скучный», и «пьяница».

Да, с фирмой вышли одни убытки. На закупки модных экзотов («только новинки котируются на рынке, уж поверь мне» – внушал ей «опытный» Илья) – буддлей, бобовников, магоний, форзиций, рододендронов, хвойников – ушла бо´льшая часть денег. А они возьми – экзоты-то теплолюбивые – да половина померзни в зиму. А другая половина – сопрела. Хвойники пожелтели, луковичные покоцали мыши, да еще неурожай помидор из-за фитофторы, потому что рук на все в этом бешеном году не хватало. Наняли двух работяг – они чуть удобрением огород не сожгли. Ни одного черенка нарезать не могли, ни одной розы сформировать. Вот и «опыт работы». С сайтом вышло еще хлеще. Илья подбросил своего, крутого дизайнера. Он, имея дело с «Мерседесами» и «Вольво», конечно, уже не мог не «мыслить масштабно». Сайт приказал долго жить, так и не окупившись. Новенькую «газель» спешно загнали по бросовой цене, свозив на ней пару раз товар на осенние выставки, где одна аренда сожрала девяносто процентов выручки. Укрывные материалы, дорогущий импортный инвентарь, семена, химикаты – всем этим добром, для которого выстроили отдельный хозблок, можно еще будет пользоваться не только Люше до скончания века, но и ее внукам. Если они, конечно, унаследуют от бабки тягу к земле.