Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как тут? Ничего подозрительного не заметил? – спросил Успенский.
– Вроде тихо, – пожал плечами Филатов. – Ты знаешь, куда идти?
Андрей кивнул. Он постарался вспомнить расположение «Водолечебницы». Как он и ожидал, теперь эта часть помещения принадлежала банку. Навстречу им вышел охранник. Прокурор сунул ему свое удостоверение.
– Проводи нас в подвал, – распорядился он тоном, не допускающим возражений.
Тот нехотя подчинился. Успенский прикинул, где должны были проходить водопроводные и канализационные трубы бывшей водолечебницы.
– Нам туда, – указал он в дальний конец подвала.
И, обернувшись к прокурору, тихо добавил:
– Петрович, ты ствол захватил? Тогда приготовь. Может понадобиться.
Охранник шел сзади и тихо матерился. Он работал тут не первый год.
– Кого ищем? – спросил он. – Не труп?
– Какой еще труп? Типун тебе на язык! – заорали на него шепотом оба сопровождающих.
– Так это, – охотно пояснил охранник, – только что в Аллее висельников Маргарита, которая привидение, снова плакала, на помощь звала. Сам слышал. А это верняк – к покойнику.
Успенский покачал головой. Только привидений сейчас не хватало! Он двинулся по тесному и узкому коридору. Под его потолком проходили толстые трубы, свисали вентили.
– Голову береги! – предупредил прокурор. – Ох, мать твою!..
Об один из вентилей он как раз треснулся макушкой. Впереди коридор расширялся, потолок уходил вверх, а трубы причудливо переплетались. Когда-то здесь была насосная. В углу под потолком парило что-то белое, очертаниями напоминающее человеческое тело.
– Во, гляди, привидение! А я что говорил? – неизвестно чему обрадовался охранник.
Андрей, не обращая внимания на острую боль в ноге, рванулся вперед. Туда, где в темноте белел неясный силуэт. Он остановился от него в двух шагах, чувствуя, что больше не может сделать ни шагу.
Тело женщины висело в петле, заброшенной на трубу. Филатов тоже замер, неловко ткнувшись в спину астролога.
Разумнее всех оказался охранник.
– Хуле замерли? Может, она еще жива! – рявкнул он, подскочил к повешенной и подхватил ее под ноги.
Тело женщины повернулось на веревке, и Андрей с прокурором смогли увидеть ее лицо. Это была Гелла.
– А говорили – какой труп! – обиженно заметил охранник. – Вызывайте ментов.
Успенский, не отрываясь, смотрел на повешенную. Тело ее хоть и вытянулось, но выглядело мятым, словно из него выпустили воздух.
Филатов наморщил лоб.
– Ты что уставился?
Астролог поежился.
– Не могу избавиться от ощущения, что перед нами сброшенная змеиная кожа.
Прокурор все еще недоуменно покачал головой.
– А где же тогда сама змея?
– Она уползла – пожал плечами Успенский.
И наклонился. На грязном полу валялась фотография. Та самая, которую Гелла–Маргарита не захотела показать ему. Та, на которой он была снята со своим женихом. Но теперь половина снимка, на которой был изображен жених, была оторвана. От него осталась только рука, которой тот обнимал свою улыбающуюся невесту.
Андрей внимательно рассмотрел снимок и нахмурился.
Наверх из подвала Успенский с Филатовым поднимались как в тумане. В холле им встретилась женщина в черном рабочем халате и замызганной, когда-то белой кроличьей шапке. Обоих поразил взгляд ее водянисто–белесых глаз. Андрей узнал уборщицу, которая звала его, когда умерла Ада. Странная, однако, была эта уборщица.
Пройдя мимо нее, прокурор зябко подернул плечами.
– Знаешь, я тут на днях по телевизору про Блаватскую передачу смотрел. Ты про нее что-нибудь слыхал?
– Ясное дело, – отозвался Успенский. – Создательница Теософического общества. Оккультист, спиритуалист. Некоторые ее философом считают, некоторые идеологом сатанизма. А некоторые просто ведьмой. И что?
– В передаче сказали, что у нее глаза были очень светлые, водянисто–белесые. И взгляд очень холодный. Говорили – как у Горгоны. Я тогда не понял – как это. А сейчас вот у этой уборщицы увидал – точно такой взгляд. Что скажешь, Палыч?
Андрей задумался. Такой взгляд он точно видел в одном из своих видений – смерти Евгении Гладун–Ежовой.
– Блаватская? – переспросил он. – А знаешь, Петрович, ведь Блаватская умерла ровно за неделю до рождения Булгакова. И прожила она ровно шестьдесят лет. То есть оба родились в год Белого Кота. Или, иначе, Белого Кролика. Кстати, наступающий год тоже его.
– У этой ведьмы–уборщицы на голове малахай не из белого кролика? Может, опять переселение душ? – насторожился прокурор.
Андрей отрицательно покачал головой.
– Нет, тут совсем другое. Блаватская могла, выражаясь современным языком, инфицировать Булгакова своими гностическими идеями. К тому же, последнюю избранницу Булгакова, его музу, которую он изобразил в образе Маргариты, звали точно так же, как и Блаватскую – Еленой. А умерла Блаватская в Лондоне, городе магов, мистиков и масонов. Городе сатанинских тайн и закулисных интриг.
– А по–русски нельзя объяснить? – проворчал прокурор. – Попроще.
– Ну, если говорить совсем просто, она могла заразить его черной сатанинской энергией. В народе это называлось «передать ведьмовскую силу». А вот тебе и кот!
Из-под ног прокурора с диким мявом шарахнулся белый кот. Филатов выругался, нервно дернул плечом и оглянулся, но никакой уборщицы позади них уже не было.
* * *
Когда они вышли из особняка, их ждало следующее потрясение. На капоте прокурорской «Волги» сидел Игорь Доронин и курил. Рядом в накинутом на плечи плаще следователя стояла Василиса. Андрей бросился к ней, крепко обхватил и так застыл надолго. За его спиной радостно сопел Филатов.
Доронин слез с капота. Он чувствовал себя немного неловко.
– Как? – только и мог спросить его Успенский.
Тот развел руками.
– Случайно. Она потом сама расскажет. А мне, извини, некогда. Проверку банка заканчивать надо.
Филатов отвел следователя в сторону и начал что-то тихо ему говорить. По тому, как буквально на глазах мрачнело лицо следователя, Успенский прочитал его мысли: «Только трупа повесившейся ведьмы мне и не хватало».
Прокурор оставил служебную «Волгу» Доронину, а сам сел за руль «Сааба». Андрей помог Василисе забраться на заднее сиденье и сел сам.
– Поехали ко мне, – предложил он.
С ним никто не стал спорить. Василиса молчала. Андрей крепко сжал ее пальцы. Оба без слов понимали друг друга.
– Расскажешь? – наконец спросил он.