но Павел ловко отбивался от них посохом, сбивая с дороги.

Добежав до роликовых ворот в конце склада, которые уже закрывались, Павел уперся в них руками, удерживая.

— Быстрее!

— Бегу-бегу! — Катя ловко проскочила в проем.

Павел отпустил ворота и запрыгнул следом. Рольставни тут же шарахнулись о пол.

Новое помещение — небольшая грузовая парковка. Спрятаться тут совершенно негде, потому что единственный грузовичок уже свернул в пятидесяти метрах правее в транспортировочный туннель.

— Так… — размышляла Катя. — В туннеле нас быстро схватят. Пошли, тут есть проход на общественный паркинг бункера, может быть, там что-то найдем.

Девушка провела Павла через помещение к дальней двери, за которой находился лестничный пролет вниз. Катя обошла лестницу и, открывая следующую дверь, объяснила:

— Это пожарная лестница до жилых уровней. Туда нам точно нельзя!

За второй дверью действительно была парковка бункера, которую Смолов хорошо помнил. Им повезло — сейчас, кроме припаркованных фургонов и внедорожников, беглецов никто не встречал.

— Блин, только вот куда теперь, не знаю, — сказала Катя.

Павел пробежал вдоль машин, дергая каждую ручку. Все они оказались заперты.

— Черт!

— О, я знаю! — радостно выкрикнула Катя и побежала к припаркованному красному внедорожнику президента.

— Ты что, серьезно?

— А чем черт не шутит? — она подбежала к задней двери и дернула ручку и… дверь открылась! — Та-да!

— Да тебе в лотерею нужно играть!

— Обязательно купишь мне билетик! — она заскочила в салон. — Прыгай!

Павел почти занырнул на заднее сидение и тут же захлопнул дверь. В этот же момент на парковку выбежала целая толпа охранников.

— Центральный замок, закрой! — прокричала Катя.

Смолов просунулся между сидениями к водительской двери, нажал на кнопку и замки замкнулись. Затем он вернулся назад, и они оба присели, спрятавшись за спинками. Это было как раз вовремя, потому что к машине уже подошел один из бойцов, на этот раз без шлема. Он подергал ручку и заглянул через лобовое стекло внутрь. Не найдя ничего интересного, прокричал:

— Ничего! Видимо, правда ушли на жилые уровни! — после этих слов он побежал обратно к двери.

Катя и Павел сели на раздельные капитанские сидения и посмотрели друг на друга, рассмеявшись. Смех был глубокий и скорее истеричный. В этот момент Смолов положил руку Упрямовой на обнаженное колено. Она резко перестала смеяться и серьезно посмотрела на него. Немой диалог продолжался всего несколько секунд. После чего она резко перепрыгнула через подлокотник и уселась на мужчину сверху:

— Нас, кажется, отвлекли от чего-то важного? — сладким шепотом произнесла она.

— Кажется, да.

После страстного поцелуя она начала расстегивать его рубашку, а он стягивать с нее платье. Их обоих одолело желание друг друга…

* * *

Они лежали на откинутом в нижнее положение. Катя так и не слезла с Павла, и сейчас, положив голову ему на грудь, гладила его руку.

— Нам нужно что-то придумать, — сказал Смолов. — Вряд ли мы можем теперь вернуться на станцию как ни в чем не бывало, после того, что натворили. Теперь нас точно убьют.

— Ты сейчас про то, что было до или после?

— Да в общем-то про все вместе взятое.

Она вздохнула и подняла голову, пронзительно посмотрев ему в глаза.

— Согласна. В здании, из которого мы убежали, были резервные костюмы защиты. Я думала, что мы сможем дождаться вечера и взять их, чтобы сбежать. Но, видимо, туда нам теперь дорога заказана.

Павел провел рукой по ее спине, слегка поглаживая.

— Как ты вообще меня туда дотащила незамеченной?

— Да там никогда никого не бывает. Я часто туда убегала в детстве, это было моим… местом уединения. И единственной возможностью посмотреть на поверхность.

— Да уж, история твоя, конечно… Понятно, почему ты не любишь всю эту, — он провел рукой, обводя салон авто, — роскошь.

— Именно шулай.

— Ого, ты заговорила на татарском?

— Знаешь… Я не люблю, когда со мной начинают разговаривать на татарском, потому что это напоминает мне о прошлом в гимназии, где говорили только на нем. Но… У меня нет предвзятого отношения ни к языку, ни к тем, кто его использует. Обычные люди, выжившие на станциях, не виноваты, что мой отец тиран, а все его окружение — эгоистичные лицемеры. Я с детства считала этот город и его культуру своим… Но после того, через что я прошла в детстве, я не могу сейчас реагировать иначе.

— Понимаю тебя.

— Наверное, я бы просто хотела, чтобы Федерация стала более дружелюбной к остальным объединениям и стремилась к единству не только на словах, — она снова положила голову ему на грудь. — Я тебе говорила, что сбежала на Южный Базар, но не сказала, как этот побег перевернул мою жизнь.

— И как же?

— Несмотря на все, через что я прошла, до этого момента я верила, что Федерация действительно стремится к миру. И что все люди во всех остальных объединениях живут так же хорошо, как и мы. Но когда я оказалась там… Для меня было шоком, что не на всех станциях есть кафе и рестораны. Более того, что не на всех станциях есть нормальные квартиры и что люди могут жить чуть ли не картонке на голом полу в углу. Или в собранных из мусора шалашах…

— Прямо как на станциях в Волгограде…

— Видимо, да. А потом я начала копать. И выяснила, что люди живут в похожих условиях даже в самой Федерации.

— Да ладно?

— Помнишь «Площадь Тукая», с которой мы тебя забрали? Ты заметил, как там много людей и как мало жилых помещений?

— Ну да.

— Так вот. Большая часть жителей «Тукая» живет почти на поверхности.