Николас тоже был близок сердцу девочки, но в нем было что-то эфемерное, переменчивое, поспешное, точно он перескакивал на бегу от одной мысли к другой, что вызывало у Альбы беспокойство. Ей было пять лет, когда ее дядя Николас вернулся из Индии. Устав взывать к Богу с помощью стола о трех ножках и гашиша, он решил искать Его на земле менее грубой, чем его родная страна. Два месяца он надоедал Кларе, постоянно преследуя ее и нашептывая ей что-то на ухо, когда она спала, пока не убедил продать бриллиантовое кольцо, чтобы оплатить его путешествие в страну Махатмы Ганди. На этот раз Эстебан Труэба не противился, полагая, что поездка в эту далекую землю голодающих людей и священных коров принесет пользу его сыну.

— Если вы не погибнете от укуса кобры или от какой-нибудь иноземной чумы, надеюсь, вернетесь настоящим мужчиной, потому что я сыт по горло вашими экстравагантными выходками, — сказал ему отец, прощаясь с ним на площади.

Николас целый год прожил как нищий, пройдя пешком по дорогам йогов, пешком по Гималаям, пешком по Катманду,[46]пешком вдоль Ганга и пешком по Бенаресу.[47]К концу этого паломничества у него появилась уверенность в существовании Бога, он выучился продевать булавки от шляп через щеки и кожу на груди и жить почти без пищи. Видели, как он пришел в родной дом без предварительного уведомления, в детской пеленке, прикрывающей стыд, с кожей, прилипшей к костям, и с тем отрешенным видом, который характерен для людей, питающихся зеленью. Николас появился в сопровождении двух недоверчивых карабинеров, готовых арестовать его, если он не сумеет доказать, что действительно является сыном сенатора Труэбы, и в окружении стайки детей, которые кидали в него всякую дрянь и смеялись над ним. Только Кларе нетрудно было узнать его. Отец успокоил карабинеров и приказал Николасу принять ванну и одеться по-христиански, если он хочет жить в его доме, но Николас посмотрел на него отсутствующим взглядом и ничего не ответил. Он стал вегетарианцем. Не ел мяса, яиц, не пил молока, его диета включала только кролика, и мало-помалу его лицо, выражающее тревогу, стало походить на мордочку этого животного. Каждый кусок своей скудной пищи он пережевывал пятьдесят раз. Обеды превратились в бесконечный ритуал, во время которого Альба засыпала над пустым блюдом, а слуги с подносами — на кухне, пока он торжественно жевал; Эстебан Труэба перестал обедать дома и стал ходить в Клуб. Николас уверял, что может пройти босиком по раскаленным угольям, но каждый раз, когда он готов был это продемонстрировать, у Клары начиналась астма, и он вынужден был отказаться от представления. Он разговаривал иносказательно и не всегда понятно. Его интересы были исключительно духовного порядка. Материализм домашней жизни его раздражал, как и чрезмерные заботы сестры и матери, которые настаивали на нормальной еде и одежде. Его постоянно преследовала Альба, она бегала за ним, как собачонка, и умоляла научить ее стоять на голове и протыкать себя булавками. Он ходил голым, даже когда наступила суровая зима. Он мог продержаться, не дыша, в течение трех минут, и готов был идти на этот подвиг всякий раз, когда его об этом просили, что случалось довольно часто. Хайме сожалел, что воздух ничего не стоит, он подсчитал, что Николас вдыхал лишь половину того, что вдыхает нормальный человек, хотя это, казалось, ему ничуть не вредило. Всю зиму он ел морковь, не жалуясь на холод, запершись в своей комнате, исписывая черными чернилами страницу за страницей мелким почерком. Когда появились первые признаки весны, он заявил, что его книга закончена. В ней было полторы тысячи страниц, и ему удалось убедить своего отца и брата Хайме финансировать ее под прибыль, которая будет получена от продаж. После редактуры и исправлений тысяча с чем-то рукописных листов сократилась до шестисот страниц объемистого трактата, где он приводил девяносто девять имен Бога и рассказывал о способе погрузиться в нирвану с помощью дыхательных упражнений. Трактат не имел ожидаемого успеха, и ящики с незадачливым изданием кончили свои дни в подвале, где Альба использовала их как кирпичи для строительства траншей, а много лет спустя они послужили пищей для позорного костра.

Когда книга была напечатана, Николас любовно взял ее на руки и не расставался с ней, обрел утерянную было улыбку гиены, оделся как подобает и заявил, что пришло время открыть истину своим современникам, пребывающим во мраке невежества. Эстебан Труэба запретил ему пользоваться домом как академией и предупредил, что не собирается терпеть, если он будет вбивать языческие мысли в голову Альбы, а уж тем более обучать ее трюкам факиров. Николас отправился проповедовать в университетскую забегаловку, где завоевал немалое число желающих заниматься с ним духовными и дыхательными упражнениями. В свободное время он бродил по дому в одиночестве и обучал племянницу преодолевать боль и прочие недуги плоти. Его метод заключался в распознавании тех вещей, что наводили на нее страх. Девочка, имевшая некоторую склонность к зловещему, концентрировала внимание, согласно инструкциям своего дяди, и добивалась, как если бы действительно это проживала, видения смерти своей матери. Она видела ее бледной, холодной, ее прекрасные арабские глаза были закрыты, она лежала в гробу. Альба слышала плач всей семьи. Видела процессию друзей, которые молча появлялись, оставляли свои визитные карточки на подносе и выходили, опустив головы. Она чувствовала запах цветов, слышала ржание лошадей, запряженных в погребальную колесницу и украшенных плюмажем. Ощущала, как жмут Бланке новые похоронные туфли. Воображала свое одиночество, покинутость, сиротство. Ее дядя помогал ей думать обо всем этом без слез, расслабиться и не противиться боли, чтобы последняя прошла через нее, не оставаясь в ней. Иногда Альба защемляла палец дверью и училась переносить обжигающую боль, не жалуясь. Если ей удавалось провести целую неделю, не плача, преодолевая испытания, которые перед ней ставил Николас, она получала премию, которая чаще всего оказывалась автомобильной прогулкой на большой скорости, что было незабываемо. Однажды они оказались среди стада коров, которые направлялись в хлев по дороге в окрестностях города, куда Николас повез свою племянницу во время очередной прогулки. Альба навсегда запомнила тяжелые туловища животных, их неповоротливость, испачканные хвосты, бьющие по мордам, запах навоза, рога, которыми они рыли землю, и ее собственное ощущение пустоты в желудке, головокружения, невероятного возбуждения, смеси безумного любопытства и страха, который она не раз испытывала впоследствии.

Эстебан Труэба, которому всегда было трудно выражать чувство любви и который, с тех пор как испортились его отношения с Кларой, не находил выхода нежности, излил на Альбу свои лучшие чувства. Внучка значила для него больше, чем когда-либо его собственные дети. Каждое утро девочка шла в пижаме в комнату дедушки, входила без стука и забиралась к нему в постель. Он притворялся, что просыпается в испуге, хотя на самом деле ждал ее; Эстебан ворчал, чтобы она не мешала ему, шла к себе в комнату и дала бы ему поспать. Альба щекотала его, пока он, явно побежденный, не разрешал ей поискать шоколад, припрятанный для нее. Альба знала все тайные места, и дедушка каждый раз выбирал их по очереди, но, чтобы не огорчать его, она изо всех сил старалась искать подольше и, находя шоколад, кричала от радости. Эстебан никогда не узнал, что его внучка терпеть не могла шоколад и ела его только из любви к нему. В этих утренних играх сенатор утолял жажду человеческого общения. Остальную часть дня он был занят в конгрессе, в Клубе, играл в гольф, занимался коммерцией и тайными политическими собра- ниями. На две-три недели два раза в год он уезжал со своей внучкой в Лас Трес Мариас. Оба возвращались загорелые, пополневшие и счастливые. Там делали домашний самогон, который служил и для питья, и для того, чтобы зажечь кухонную плиту, продезинфицировать раны и бороться с тараканами; они пышно называли его «водка». В конце жизни, когда девяносто прожитых лет превратили его в старое, искривленное дерево, Эстебан Труэба вспоминал эти дни как самые радостные в его жизни, и Альба тоже всегда хранила их в памяти. Она любила поездки в поля, когда держалась за руку дедушки, чувствуя особое единение, прогулки верхом на его лошади, сумерки в безмерности пастбищ, долгие ночи у камина в зале, когда она рассказывала сказки о привидениях или рисовала.