Если он не святой человек, то кто же он? Пророк? Однако он подчинился, он позволил, чтобы его крестил другой пророк. Может быть, он просто кудесник, наделенный особыми силами?

— Кто… кто ты? — вырвалось у Марии.

— Тебе придется самой ответить на этот вопрос, — сказал Иисус. — И ты не узнаешь этого, пока не присоединишься ко мне или, по крайней мере, не будешь следовать за мной некоторое время.

Иисус снова посмотрел на нее.

— А теперь тебе нужно сказать мне, кто ты.

Кто она? Никто никогда не спрашивал ее об этом вот так, без обиняков. Она дочь Натана, потомка Хирама из колена Неффалима, который в древности изготовлял бронзовую утварь для храма, жена Иоиля из Наина. Она начала было говорить все это, но не закончила, поняв — все не то.

— Мария из Магдалы, — требовательно повторил Иисус, — кто ты? Оставь пока в покое отца, предков, мужа, дочку. Назови мне то, что осталось.

Что же осталось? Любовь к чтению, языки, ее подруга Кассия, ее тайные мечтания. Странное, слабое — уверенности никакой не было — чувство избранничества, того, что Господь давным-давно предназначил ее для какой-то особой цели.

Мария сбивчиво попыталась растолковать все это собеседнику. Первому, кто об этом спросил.

— Мне… мне запретили учиться читать, но я нашла способ посещать уроки. Позднее мой брат научил меня греческому языку, и я без разрешения стала изучать Священное Писание. Я нашла подругу… подругу, чья семья, в отличие от моей, не принадлежала к тем, кого называют фарисеями… И она открыла для меня двери своего дома, где я встретила радушный прием.

— Истинная любовь и милосердие превыше всех мелочных предписаний фарисеев.

— И я всегда чувствовала, что Господь призвал меня или, по крайней мере, поманил. Правда, с появлением демонов это ощущение исчезло. Но ведь отчего появились демоны? Из-за моего греховного непослушания. — Мария сама не заметила, как попытка рассказать о себе превратилась в покаянную исповедь. — Когда мы собирались пройти через Самарию, отец предупреждал меня, что там могут встретиться идолы, и строго-настрого запретил даже смотреть на них. А я? Стоило мне найти в земле резную статуэтку, как я и думать забыла про все запреты: спрятала находку и взяла с собой.

Иисус улыбнулся с подкупающей искренностью.

— Да-да, взяла с собой и хранила в тайне от всех многие годы. Правда, все это время, не раз и не два, давала себе слово избавиться от идола, но так ничего и не сделала. По прошествии многих лет статуэтку уничтожил мой маленький племянник, но было уже поздно.

— Значит, ты считаешь, что открыла путь демонам, подобрав идола?

В вопросе Иисуса слышалась лишь заинтересованность и никакого осуждения.

— Думаю, да. Я так долго держала его у себя дома! Вообще-то попытки нечистого духа овладеть мной начались давно, но поначалу я не понимала, в чем дело. А когда стала понимать, у меня все равно не хватило сил уничтожить идола.

Мария решила ничего не таить. Пристало ли скрывать неприглядную правду от своего избавителя?

— Честно скажу, я подумала, что дом отца моего осквернен и мне нужно бежать. Тогда я еще не знала, что скверна внутри меня.

— Она не была внутри тебя, но следовала за тобой, как мухи следуют за ведерком свежего молока, — возразил Иисус. — Ты не должна была считать себя оскверненной. Никогда!

— А кем мне было себя считать, если я превратилась в прибежище нечистой силы? Закон Моисеев и без того объявляет женщину нечистой, когда с ней совершается то, что обусловлено самой ее природой, — выпазила Мария, сама не веря тому, что выкладывает такое незнакомцу, чужому мужчине.

Она потянулась и коснулась его рукава, что, кстати, тоже считалось запретным, во всяком случае среди тех, кто строго соблюдал правила благочестия. Но ей почему-то казалось, что здесь, сейчас, она может совершать и более смелые поступки. Мария чувствовала, что это не гадко, но естественно.

— Некоторые правила вызывают только гнев и печаль, — промолвил наконец Иисус.

— Но их дал нам Моисей!

Его заявление прозвучало чуть ли не пугающе. Как можно сомневаться в непреложности Закона?

— Уверен, он вовсе не имел в виду, что их будут толковать так узко, — заметил Иисус. — Что и вправду оскверняет человека, так это присущая людям лживость, зависть, склонность к насилию А не то, что соответствует природе.

— Но ты сам только что сказал, будто не являешься святым отшельником, то есть не проводишь жизнь в изучении подобных премудростей. Откуда же тебе знать, что к чему?

— Мой Отец на небесах открыл мне это, — последовал уверенный ответ.

«Значит, он один из тех странных бродяг, которые верят, будто получили Откровение, — подумала Мария, — Говорит отсебятину, хотя высказываться по вопросам Закона и Писания его никто не уполномочивал. Но, с другой стороны, никто не мог справиться с моими демонами, а он сумел. Они не послушались мудрого, искушенного раввина, ему же повиновались беспрекословно!»

— Ты сейчас в смятении, — заметил Иисус, — Не волнуйся, понимание придет со временем. А сейчас я лишь прошу тебя следовать за мной.

— Но я уже объяснила…

— Может быть, ты сможешь последовать за мной, не покидая дома, — сказал он.

Но как это возможно? Марии захотелось возразить, но само это предположение прозвучало так заманчиво, что ей расхотелось задавать дальнейшие вопросы.

Тени уже начали удлиняться, когда они встали, чтобы вернуться к Иордану. Иисус задал ей много вопросов, но только когда они собрались уходить, Мария осознала: о себе он почти ничего не сказал, только то, что сам родом из Назарета. А еще она поняла, что ей не хочется, чтобы он возвращался к остальным так скоро.

Никто никогда не говорил с ней так, не интересовался ее мнением, тем, что она чувствует, как она стала той, кем стала. А вот о том, что обычно занимает людей — кто твой отец, семейное дело, муж, дочь, — Иисус не только не расспрашивал, но, по существу, не велел ей говорить. Он хотел все знать только о Марии, женщине из Магдалы, двадцати семи лет от роду. Что она сделала с прожитыми двадцатью семью годами? Что она собирается делать в оставшиеся годы, дарованные ей Господом? Всякий раз, когда она заикалась о своем «долге», Иисус прикасался пальцем к ее губам. Еще одно запретное действо, но запретность лишь придавала жесту особое значение.

— Что ты будешь делать, чем займешься? — настойчиво допытывался он.

«После этих демонов… после всего… я буду сама распоряжаться своей жизнью, — подумала она, — Это чудо».

Ощущение пустоты внутри сохранялось, хоть она и наполнила желудок, но теперь Мария воспринимала это как свободу, как избавление. Демоны ушли!

Они вернулись обратно к Иордану, но Креститель там уже не проповедовал, и толпы рассеялись.