Мануфактурное производство, с одной стороны, дает толчок развитию территориального разделения труда, закрепляющему определенные отрасли производства за определенными районами страны; с другой стороны, эксплуатирует всякого рода особенности, присущие этому производству. В мануфактурный период богатый материал разделению труда внутри общества доставляется расширением мирового рынка и колониальной системой, которые являются составными частями общих условий существования и развития данного периода.

Однако, несмотря на многочисленные аналогии и внутреннюю связь между разделением труда внутри общества и внутри мануфактуры, они различаются не только по степени, но и по существу.

В-первых, при общественном разделении труда экономические отношения между независимыми производителями складываются посредством обмена товаров, их купли-продажи на рынке. Напротив, при мануфактурном разделении труда эти отношения между частичными рабочими, не производящими товаров, складываются в форме связи между частичными работами внутри самой мануфактуры, что опосредствуется продажей различных рабочих сил одному и тому же капиталисту, который использует их как одну совокупную (комбинированную) рабочую силу[460].

Во-вторых, мануфактурное разделение труда предполагает концентрацию (сосредоточение) средств производства в руках одного и того же капиталиста, тогда как общественное разделение труда – раздробленность средств производства между многими обособленными, независимыми друг от друга товаропроизводителями.

В-третьих, в мануфактуре действует «железный» закон, согласно которому здесь устанавливаются строго определенные пропорции и отношения, в рамках которых осуществляется распределение рабочей массы между различными специфическими функциями. Напротив, распределение товаропроизводителей и средств производства между различными отраслями общественного труда совершается стихийно, через механизм действия закона стоимости[461].

В-четвертых, мануфактурное разделение труда предполагает наличие безусловной власти капиталиста над людьми, которые образуют простые звенья принадлежащего ему совокупного производственного механизма. Напротив, общественное разделение труда противопоставляет друг другу независимых товаропроизводителей, не признающих никакого авторитета, кроме конкуренции, кроме принуждения, которое является результатом борьбы их взаимных интересов, – подобно тому как в мире животных война всех против всех есть в большей или меньшей степени всеобщее условие существования всех видов этих животных[462].

Отсюда следует, что «анархия общественного и деспотизм мануфактурного разделения труда взаимно обусловливают друг друга в обществе с капиталистическим способом производства». Напротив, «более ранние формы общества, в которых обособление ремесел естественно развивается, затем кристаллизуется и, наконец, закрепляется законом, представляют, с одной стороны, картину планомерной и авторитарной организации общественного труда, с другой стороны – совсем исключают разделение труда внутри мастерской или развивают его в карликовом масштабе, или же лишь спорадически и случайно[463].

Так, например, первобытные мелкие индийские общины, сохранившиеся частью и до сих пор, покоятся на общинном владении землей, на непосредственном соединении земледелия с ремеслом и на упрочившемся разделении труда, которое при основании каждой новой общины служит готовым планом и схемой. Каждая такая община образует самодовлеющее производственное целое, область производства которого охватывает от 100 до нескольких тысяч акров. Главная масса продукта производится для непосредственного потребления самой общины, а не в качестве товара и потому само производство не зависит от того разделения труда во всем индийском обществе, которое опосредуется обменом товаров. Только избыток продукта превращается в товар, причем отчасти лишь в руках государства, к которому с незапамятных времен притекает определенное количество продукта в виде натуральной ренты. В различных частях Индии встречаются различные формы общин. В общинах наиболее простого типа обработка земли производится совместно и продукт делится между членами общины, тогда как прядением, ткачеством и т. д. занимается каждая семья самостоятельно как домашним рабочим промыслом. Наряду с этой массой, занятой однородным трудом, мы находим: «главу» общины, соединяющего в одном лице судью, полицейского и сборщика податей; бухгалтера, ведущего учет в земледелии и кадастр; третьего чиновника, который преследует преступников, охраняет иностранных путешественников и сопровождает их от деревни до деревни; пограничника, охраняющего границы общины от посягательства соседних общин; надсмотрщика за водоемами, который распределяет из общественных водоемов воду, необходимую для орошения полей; брамина, выполняющего функции религиозного культа; школьного учителя, на песке обучающего детей общины читать и писать; календарного брамина, который в качестве астролога указывает время посева, жатвы и вообще благоприятное и неблагоприятное время для различных земледельческих работ; кузнеца и плотника, которые изготовляют и чинят все земледельческие орудия; горшечника, изготовляющего посуду для всей деревни; цирюльника; прачечника, стирающего одежду; серебряных дел мастера и, в отдельных случаях, поэта, который в одних общинах замещает серебряных дел мастера, а в других – школьного учителя. Эта дюжина лиц содержится за счет всей общины. Если население возрастает, на невозделываемой земле основывается новая община по образцу старой. Механизм общины обнаруживает планомерное разделение труда, но мануфактурное разделение его немыслимо, так как рынок для кузнеца, плотника и т. д. остается неизменным, и в лучшем случае, в зависимости от величины деревень, встречаются вместо одного два-три кузнеца, горшечника и т. д. Закон, регулирующий разделение общинного труда, действует здесь с непреложной силой закона природы: каждый отдельный ремесленник, например, кузнец и т. д., выполняет все относящиеся к его профессии операции традиционным способом, однако совершенно самостоятельно, не признавая над собой никакой власти в пределах мастерской. Простота производственного механизма этих самодовлеющих общин, которые постоянно воспроизводят себя в одной и той же форме и, будучи разрушены, возникают снова в том же самом месте, под тем самым именем объясняет тайну неизменности азиатских обществ, находящейся в столь резком контрасте с постоянным разрушением и новообразованием азиатских государств и быстрой сменой их династий. Структура основных экономических элементов этого общества не затрагивается бурями, происходящими в облачной сфере политики»[464].

Проводя далее аналогию с системой цехового производства, К. Маркс отмечал, что присущие ей законы, строго ограничивая число подмастерьев, которым имел право давать работу один мастер, тем самым планомерно препятствовали превращению его в капиталиста. Ибо каждый мог использовать подмастерьев исключительно в том ремесле, собственно мастером которого он сам был. Дело в том, что цех ревностно охранял себя от всяких посягательств со стороны купеческого капитала – этой единственной свободной формы капитала, противостоящей цехам. В этих условиях купец мог приобрести всякие товары, но не труд в качестве товара. Купец выступал лишь в роли скупщика продуктов ремесленного производства. «Если внешние обстоятельства вызывали прогрессирующее разделение труда, то существующие цехи расщеплялись на подвиды или же наряду со старыми основывались новые цехи, однако без объединения различных ремесел в одной и той же мастерской. Таким образом, хотя обособление, изолирование и развитие ремесел цеховой организацией послужило материальной предпосылкой мануфактурного периода, тем не менее сама цеховая организация исключала возможность мануфактурного разделения труда. В общем и целом рабочий срастался со своими средствами производства настолько же тесно, как улитка с раковиной, и, следовательно, недоставало первой основы мануфактуры: обособления