доме потускнела и покрылась патиной — а ведь медь была гордостью Ортимера, он драил её без устали и обыкновенно не терпел и пятнышка. Когда я взял чистый фужер, чтобы выпить немного шерри — успокоить желудок — внутри него обнаружился тонкий налёт зеленоватой плесени. Ровно такая же плесень обнаружилась на столовом серебре и фарфоре. А ещё…

— Да?

— Стёкла, — мистер Гёрни сосредоточенно сплёл пальцы, ни на кого не глядя, — Они словно покрылись инеем, хотя на улице стояла тёплая пригожая погода, семьдесят семь градусов[110].

— Ага, — глубокомысленно заметил Ледбитер, прищурившись, — Продолжайте.

Блондло несколько раз лихорадочно переключил что-то в своём шлеме, заставив линзы негромко загудеть.

— Ах, как досадно, что меня там не было, — пробормотал он, — Было бы любопытно взглянуть на них. Замерить показатель Ангстрема…

— Это всё ерунда, — голос мистера Гёрни стал сухим, будто ему было сложно говорить, — В самом доме тоже что-то переменилось. Все металлические предметы ощутимо потеплели, будто какой-то негодник незадолго до моего прихода прикладывал к ним каминными щипцами кусок угля. Дверные ручки, петли, даже крючки в прихожей, всё было таким горячим, что я едва не обжог палец, прикоснувшись к подставке для газет. Это уже было чудно. Я спросил Ортимера, уж не мерещится ли мне это, но он заверил меня, что наблюдает то же самое. Он подал мне обед — была половина пятого — но я не смог съесть его, несмотря на то, что испытывал волчий голод. Мясо казалось мне пропитанным горечью, овощи — слизкими, с неестественным вкусом. Я просидел над тарелкой битый час, потом сдался и отослал всё на кухню. Вся еда в доме точно утратила свой вкус. Головка отличного стилтоновского сыра, которая ждала меня на десерт, ощутимо пованивала водорослями, а турецкий кофе, который Ортимер великолепно готовит, отдавал дёгтем. Вы, должно быть, знаете, в Редруфе мягкий климат, его не терзают ветра, поднимающиеся из моря, властвующие в Клифе и Лонг-Джоне, но в тот вечер мне показалось, что сквозняки, забирающиеся в окно, по-змеиному шипят. Я приказал Ортимеру наглухо запереть все окна в доме.

— Это всё? — быстро спросил Ледбитер.

— Нет. Пытаясь уверить себя, что всё это следствие переутомления, я устроился на софе после обеда, решив почитать — чтение обыкновенно расслабляюще на меня воздействует. Я взял первую попавшуюся книгу — это был «Лунный камень» Уиллки Коллинза — и читал с самого начала около получаса. Но не успел я дойти до того места, где мистер Мертуэт рассказывает гостям об индийских браминах, как ощутил лёгкую дурноту вроде той, что одолевает, если прокатиться на старом локомобиле по ухабистой дороге. Я попытался вернуться к чтению и с ужасом обнаружил, что буквы разбрелись по странице. Они выпустили ножки и превратились в крохотных чернильных тварей вроде хищных амёб, жадно пожирающих друг друга прямо у меня на глазах. Вскрикнув от отвращения, я уронил книгу, а когда подобрал её…

— Они исчезли, — Ледбитер кивнул, будто услышал нечто само собой разумеющееся, — Я так и думал.

Мистер Гёрни криво усмехнулся.

— Если бы только это. Книга, которую я читал и которую поднял с пола, оказалась не «Лунным камнем», а сборником стихов Мэй Синклер — при том, что я обычно на дух не переношу подобную литературу и, конечно, не держу её в библиотеке.

— Немного странно, — неохотно признал Лэйд.

Странные знаки. Некоторые из них были ему знакомы, но все вместе и в таком сочетании… Он ощущал недоумение — словно выслеживающий добычу тигр, обнаруживший на земле вместо привычных ему следов немыслимое переплетение отпечатков лап.

— Странно, — согласился мистер Гёрни, невесело усмехнувшись, — В банковском деле есть поговорка — когда количество странностей вокруг тебя делается больше трёх, заказывай аудиторскую проверку. Вообразив у себя мозговую горячку, я выпил хорошую порцию джина — он почему-то разил хлебной плесенью — закутался в плед и вознамерился отдаться во власть сна или хотя бы немного подремать. Хороший сон здорово прочищает голову, я же в последние дни работал очень тяжело и, видимо, не заметил приближающегося переутомления. Но мне так и не суждено было закрыть глаза. В сумерках мне сделалось ещё хуже. Тени, которые предметы отбрасывали на пол и на стены, стали жить своей жизнью, сплетаясь в жуткие узоры. Отблески луны казались неестественного цвета, будто бы царапающими глаза, а потом…

Мистер Гёрни замолчал. Его руки, лежавшие на столешнице, затрепетали — по сильным пальцам разлилась дрожь.

— Тогда я и услышал это вой. Мой Бог, как оно завыло! Не вздумайте спрашивать, кто это был, я сам не знаю. А ведь я охотился на многих хищников в этих широтах и уж точно никогда не считал себя мягкотелым. Но этот крик… Что-то дьявольское, жуткое, смертельно голодное. Мою душу словно выворачивали наизнанку, всё естество наполнилось жгучим ужасом. Это был не волк, не койот, ни одна другая тварь, созданная Господом. Я вдруг ощутил, что она не просто воет, она чует меня. Она желала искромсать меня, усеяв окровавленным тряпьём всю улицу. Она жаждала дробить своими тупыми зубами мои кости, высасывая костный мозг. Она… — горло мистера Гёрни издало скрежещущий звук вроде того, что издаёт раковина, затягивая остатки воды, — Ортимер, услышав мой крик, бросился в кабинет и нашёл меня в отчаянном состоянии. Я скорчился под столом, рыдая как дитя и пытаясь расцарапать себе лицо. Мой бедный Ортимер… Он готов был грудью встать на пути у любой опасности, которая могла бы мне угрожать. Услышав про воющую тварь, он не медлил ни минуты. Распахнул несгораемый шкаф, взял карабин, который я там держал — это был «Снайдер-Энфилд» старого образца, порядком потрёпанный, но с мощным боем, я держал его против грабителей, — и отправился наружу. «Всё в порядке, милорд, — сказал он мне, — Это одичавший пёс там, снаружи. Я прикончу его или отпугну». Мне надо было задержать его, но я не нашёл в себе сил. Он вышел.

За круглым столом воцарилась тишина. Мистер Гёрни сжимал и разжимал кулаки, ни на кого не глядя. Никто из гостей не решался заговорить первым. Даже братья Боссьер, сами похожие на оголодавших волков, скалящихся во все стороны сразу, подавленно опустили головы, будто бы внезапно оробев. Наконец мистер Гёрни заговорил вновь.

— Я слышал выстрел. Два выстрела, с интервалом в несколько секунд, должно быть, Ортимер успел перезарядить карабин. А потом… — по его гладко выбритому лицу прошла судорога, — Крик. Господь свидетель, в жизни не слышал такого отчаянного крика. С бедняги будто заживо сдирали кожу. И будь я проклят, если кричал он полминуты подряд. Я попытался вскочить, вспомнив, что в сейфе у меня был револьвер, но тут со мной сделалось нечто вроде