Прошла минута, другая, за ними последовала третья. Центурионы в недоумении топтались по краям канавы.

– Чего он, захлебнулся, что ли?

– Утонул в дерьме. Вот тебе и арлак…

– Придется лезть за ним.

– Вот ты и полезешь!

– Сходил бы кто-нибудь за багром…

Плотная, коричневая с разводами пленка на поверхности заполняющей канаву жижи всколыхнулась, лопнула, и над ней показалась голова Павла. Вынырнул он совсем не там, где ожидали увидеть его центурионы, – почти у самой решетки. Выплюнув изо рта использованный воздух вместе с фонтаном грязи, Павел сделал глубокий вдох и снова ушел на дно ямы.

В то место, где только что была его голова, полетели стрелы. Одна из них зацепила Павлу левое плечо: сорвала пласт кожи и вырвала клок мышц. Боль в раненом плече отозвалась ярко-зеленой вспышкой в глазах. Павел дернулся всем телом и чуть было не вынырнул на поверхность, но в этот момент рука его ухватилась за толстый прут решетки, закрывающей проход под стеной.

Мечом он перерезал два прута у самого дна. Зажав эфес в зубах, ухватился за обрезанные концы и уперся согнутыми ногами в соседние, целые прутья. Медленно разгибая ноги, Павел отжимал обрезанные прутья на себя. Напряжение мышц отдавалось жгучей, пульсирующей болью в раненом плече. Решетка поддавалась с неохотой, словно не желая выпускать пленника. Мышцы вибрировали от напряжения, горячая боль в плече разлилась по всей руке и переползла на грудь. Легкие разрывались от острой необходимости сделать вдох. Павел чувствовал, что силы оставляют его: Мурдок делал свое дело. Еще пять, может быть, десять секунд, и он, захлебываясь жидкой грязью, рванется вверх, за воздухом, навстречу стрелам поджидающих его центурионов.

Павел перевернулся на спину и, извиваясь по-змеиному, вжимая тело в донную грязь, скользнул в узкую щель под отогнутыми прутьями. Упираясь пятками в дно, обрывая одежду и сдирая кожу, он все-таки пролез на противоположную сторону решетки.

Почти теряя сознание, он вынырнул на поверхность, хватая судорожно разинутым ртом воздух, обламывая ногти на пальцах, вцепился в край канавы и вытянул свое тело на землю, сделавшись тем самым недосягаемым для стрел центурионов, оставшихся по ту сторону стены.

Пять секунд на то, чтобы отдышаться, прочистить глаза, нос, рот и уши от едкой, вонючей грязи.

Две стрелы, одна за другой, вонзились рядом с ним в землю. Стоят почти вертикально – значит выпущены со стены.

На то, чтобы подняться, времени уже нет. На четвереньках, как гигантская лягушка, Павел делает два прыжка и скатывается в ров со стоячей, протухшей водой, затянутой ядовито-зеленой, похожей на паклю тиной. Тонкие, спутанные нити водорослей лохмами виснут на руках, мешают плыть. Рядом плюхаются в воду стрелы. К счастью, больше привычные к винтовкам, с арбалетами центурионы обращаются не слишком умело. Сил уже больше нет. Он держится теперь только лишь на одном нервном напряжении.

Стрела достала его, когда он уже выбирался на берег. И снова – в левое плечо. Но на этот раз она буквально пригвоздила Павла к земле.

Павел дико закричал, вцепившись скрюченными пальцами в землю. Ему показалось, что вместе с новой болью, разорвавшей плечо, что-то взорвалось, вспыхнуло в самой глубине его истерзанного тела.

Он вскочил на ноги и, продолжая орать, но уже не от боли, которую почти перестал чувствовать, а от нечеловеческого животного желания жить, дышать, ощущать свое тело, вырвал стрелу из пробитого навылет плеча. Отбросив ее в сторону, он пересек пыльную грунтовую дорогу и по густой, доходящей до коленей траве побежал к лесу.

По опущенному подвесному мосту из ворот замка выкатило около трех десятков центурионов на пневмодисках. Никто из них не стрелял по беглецу, и ехали они неторопливо, посмеиваясь и перебрасываясь шуточками.

Да и беглец уже не бежал, а ковылял, припадая на правую ногу. Спотыкаясь, падая на четвереньки, снова поднимаясь, он, уже почти без сил и без надежды, стремился, опередив преследователей, добраться до черты густого кустарника, с которого начинался подлесок, как будто в этом был хоть какой-то шанс на спасение.

Павлу оставалось преодолеть не более ста метров открытого пространства, и примерно такое же расстояние отделяло его от преследователей, когда прямо перед ним из кустов поднялась фигура высокого, черноволосого человека, одетого в красную майку. Человек взмахнул рукой, крикнул Павлу: «Ложись, парень!» – и снова скрылся в кустах.

Фигура человека и его голос показались Павлу смутно знакомыми. Кроме того, и сил у него практически не осталось, и он почти с радостью выполнил команду, уткнувшись лицом в густую траву.

В ту же секунду из кустов ударила пулеметная очередь.

Раздались крики раненых. Центурионы, побросав свои пневмодиски, попадали на землю.

Прикосновение к лицу широких, холодных травинок, запах сырой земли привели Павла в чувство. Боком, волоча левую руку, он пополз вперед. Сумасшедший азарт и ярость, нейтрализовавшие боль, прошли, и теперь каждое движение отдавалось нестерпимой мукой в залитом кровью плече. Павел полз, сжав зубы, выдавливая стоны через раздутые ноздри, не видя ничего впереди, ослепленный радужными кругами, бешено вращающимися перед глазами.

Сильная рука схватила его за ворот и втащила в кусты. Продолжая одной рукой давить на гашетку пулемета, другой рукой человек, засевший в кустах, отстегнул от пояса фляжку и вылил воду из нее прямо на лицо Павлу.

Павел открыл глаза.

– Понтий Пилат, – удивленно, не веря своим глазам, произнес он.

– Мы разве знакомы? – приподнял брови Пилат.

Павел слабо улыбнулся и кивнул головой.

– Крепко тебя отделали, – констатировал Пилат, окинув Павла взглядом. – Идти сможешь?

– Попробую.

Опершись о землю, Павел поднялся на колени. Голова закружилась, но не очень сильно.

– Да, наверное, смогу.

– Нам недалеко.

Пилат вставил в пулемет новую обойму, зафиксировал курок пластырем, бросил рядом на землю небольшой полотняный мешочек – подарок центурионам! – и, подхватив Павла, потащил его в глубь леса.

Скрывшись за деревьями, они не видели, как немного правее из леса вышли человек десять, одетые в серые комбинезоны центурионов, но без шлемов на головах, и, обойдя сбоку, ударили по залегшим перед кустами центурионам.

– Давай, давай, давай! – в такт шагам подбадривал Павла Пилат. – Уже почти рядом.

Павел, стараясь не виснуть на Пилате всей своей тяжестью, едва успевал перебирать ногами.

– Ну, вот и пришли.

Пилат остановился возле огромного, больше метра в диаметре, старого, с почерневшим от дождя спилом пня, по краям которого торчали кучки мелких грибов с бледно-желтыми шляпками. Он толкнул пень ногой, и тот с удивительной легкостью отъехал в сторону, открыв черную дыру лаза.