— Не знаю. Необходимо найти Франка раньше военной полиции. Говорят, с дезертирами здесь не…

— Там опасно?

— Иногда происходят взрывы. Непонятно где. Я живу в отеле «Алетти», в самом центре города. Жизнь тут совсем как в Париже. Люди по вечерам выходят прогуляться, сидят в ресторанах, едят мороженое. Я много с кем говорил, все уверены, что останутся в Алжире. Они ничего не поняли. Не осознают, что в стране идет война.

— Осторожно, папа.

Я отдал трубку маме.

— Я совершенно растерялась, Поль. Ты должен вернуться. Мы ничего не можем сделать для Франка. У нас куча новых заказов. Я без тебя не обойдусь.

— Ты так и не поняла, Элен? Я отправился искать сына. И не уеду, пока не найду его.

Мама повесила трубку, пожала плечами и бросила на меня подозрительный взгляд:

— Что это ты там болтал о телефонной прослушке?

— У полиции много современной техники, всяких хитрых штучек. Когда говоришь по телефону, нужно об этом помнить.

— Как ты узнал?

— Прочел. В одном романе.

— Ты слишком много читаешь, Мишель. Займись уроками.

* * *

Я сидел у себя в комнате и читал. Вошла Жюльетта:

— Я тебе мешаю?

— Жюльетта, сколько раз я просил сначала стучаться, а потом входить?

Сестра присела на краешек кровати, Нерон устроился между нами и стал вылизываться.

— Что читаешь?

— Это «Лев», роман Кесселя. Один друг мне дал. Кессель надписал ему книгу: «Игорю Эмильевичу Маркишу. В память о прекрасно проведенных вечерах и в надежде на лучшие времена. Ваш друг Жеф». Тебе я ее не дам, возьмешь в библиотеке.

— Не люблю библиотечные книги. Они захватанные.

— Ты рискуешь куда больше, когда садишься в автобус или идешь в кино.

— А книга хорошая?

— Действия там не слишком много, но книга волшебная. Все происходит в Кении, в природном заповеднике. Девочка из воинственного племени масаи — твоя ровесница — дружит со львом. С настоящим хищником. Она умеет общаться с дикими животными, с людьми у нее получается даже хуже.

Я протянул Жюльетте книгу, но она даже не взглянула на меня:

— Франк кого-то убил, да?

— Пока известно одно: он исчез и прячется, а папа его ищет.

— Что будет, если Франка поймают?

— Скорее всего, его посадят в тюрьму.

Жюльетта задумалась. Нерон спал, свернувшись клубком в изножье кровати.

— Надолго?

— Зависит от того, что он на самом деле сделал.

— Нам тоже будет плохо?

— Не знаю.

— Папа не вернется, если не найдет Франка?

— Вернется, он должен заниматься магазином.

— Можно я сегодня посплю у тебя?

Когда я проснулся, Жюльетты уже не было. Нерон и «Лев» тоже исчезли. По расписанию у меня был сдвоенный урок математики с Хиляком. Мне совершенно не хотелось туда идти. Я думал позвонить Сесиль — посоветоваться, стоит ли узнавать у друзей в клубе рецепт коктейля Молотова, и спросить, не хочет ли она побегать, но потом отказался от этой мысли. Только не сегодня. Сегодня утаить от нее не удастся ничего. Я взял припасенный роман «Сердце дыбом»[129]и отправился в лицей.

На площади Пантеона у меня за спиной раздался знакомый голос:

— Шагай вперед. Не оборачивайся. Сверни на улицу Валет, иди по правой стороне. Смотри под ноги. Не стоит читать на ходу!

Я пошел вниз по улице. У входа в коллеж Сен-Барт толпились ученики.

— Стой! Входи в это здание!

Я толкнул дверь дома номер тринадцать, пошел по тускло освещенному коридору и обернулся. Передо мной стоял Франк.

Каждая война когда-нибудь кончается. Сражения, бомбардировки, взрывы, сгоревшие танки и пушки, едкий запах мазута, горелого леса и стоны раненых остались в прошлом. Наступил мир. Без победных реляций и восторженных криков. Просто стало тихо, и тишина эта была гнетущей. Разрушенные до основания города. Растерянные, все потерявшие люди. Исчезнувшие улицы. Трупы, которые никто не хоронит. Толпы грязных, заросших щетиной пленных. Как такое могло произойти? Кто в этом виноват? Сможем ли мы начать все сначала? Несколько месяцев назад в Польше солдаты освобождали узников лагерей смерти. За четыре года они много чего повидали и пережили, но подобного зверства понять не могли. На языке людей этому не было названия. Груды трупов, индустрия смерти, живые скелеты, тиф… Победители испытывали горькое недоумение, им, пожалуй, было хуже, чем побежденным. Стыд, ненависть, безумие. А в апреле в Германии, в других лагерях, пленные немецкие солдаты и интернированные гражданские лица узнали, что такое «справедливое отмщение».

Восьмого мая эскадрилья Леонида последней вернулась с задания, но этот вечер не стал для него праздником. В воскресенье двадцать четвертого июня он участвовал в Параде Победы на Красной площади. Шел дождь, но это был величайший парад в истории человечества, триумфальное шествие, каких мир не видел со времен античного Рима. Сотни барабанщиков и трубачей играли марш «Прощание славянки», от которого на глаза наворачивались слезы. Участники парада печатали шаг по брусчатке, принимал парад маршал Жуков на белом коне, командовал Рокоссовский на гнедом скакуне. Штандарты и знамена поверженного рейха летели к подножию Мавзолея. Леонид трижды пролетел над Москвой во главе эскадрильи «Яков», а вечером «отец народов» вручил ему вторую звезду героя.

Отвоевав сорок семь месяцев, полковник Леонид Михайлович Кривошеин вернулся домой, в родной Ленинград, где умерли от голода, холода и болезней его родители. Почти все друзья Леонида погибли на фронте или были убиты немецкими бомбами. Не сумел он отыскать и следов любимой женщины Ольги Пирожковой, не подававшей о себе известий последние три года.

Через два дня после возвращения ему приснился кошмар. Его самолет горит, он не может выбраться из кабины, земля все ближе… В следующие ночи демоны войны продолжали терзать Леонида, он снова и снова видел во сне гибель людей, гражданских и военных, расстрелы, изнасилования и бесчинства оккупантов. Он просыпался в липком поту, с отчаянно колотящимся сердцем и сидел на кровати, уставясь в пустоту, потому что не хотел принимать выписанное майором Ровиным снотворное. Лекарства пьют только больные, а Леонид, несмотря на усталость, чувствовал себя совершенно здоровым. Он терпеливо отвечал на вопросы молодого врача, не терявшего надежды помочь другу. Дмитрий Владимирович Ровин тоже прошел всю войну, и они часто удивлялись тому, что их фронтовые пути-дороги ни разу не пересеклись. Майор Ровин не верил в силу лекарств, считал, что причина всех бед и болезней кроется в самом человеке. «Наша медицина так и не выбралась из каменного века», — говорил он с виноватой улыбкой.