– Магомадов не придет, – сказал Иван Саныч, начисто игнорируя фразу про пистолет и «мальчика». – У него проблемы со здоровьем.

– Как-кие проблемы?

– А он охранцузился, – подал голос Осип, присаживаясь на корточки напротив Жодле, – в смысле – окочурился. Убили твоего Али.

– Что значит – «убили»? – выговорил Жодле. – У вас, русских, странный язык – говорите одно слово, а означает оно совсем другое.

– Все енто верно. Только сейчас «убили» значит только то, что оно значит. Убили. Угрохали. Продырявили твоево Магомадова в «Падуе». Двумя пулями.

Жодле смешался.

– Кто убил? Как – убили? Кто… вы?

– Да нет, не мы, – сказал Астахов. – Кто-то еще из ваших восторженных доброжелателей. Может, поймают его, может, нет. Только, видно, профессионал работал, если прошел в такой солидный ресторан с оружием.

– Али… убили? Да что же это творится в вашем… в вашем Петербурге?

– Да не лучше, чем у вас в Париже. У вас там, между прочим, тоже мокрухи хватает. Ладно, сейчас разговор не об этом. Мы к вам по делу, милейший господин Жодле, – проговорил Иван Саныч. – Вот мой компаньон, господин Моржов, он же Новоженов, интересовался, будем ли в целях более подробного дознания использовать паяльники и напильники, которые любят применять в России. Так что, Жодле, колись. После того, как ты нас чуть не изжарил, Жодле, – в голосе Ивана мелькнули металлические дребезжащие нотки, – мы тебя так просто не выпустим! Твой подельничек уже свое получил, уж не знаю от кого, но можно только сказать спасибо этому благодетелю человечества.

Жодле что-то разобранно пробормотал; Осип счел это хорошим предзнаменованием для начала перекрестного допроса и произнес с тяжелой свинцовой интонацией, напустив хрипоты в голос:

– Ну так что, Жодле… ты убил Жака Дюгарри и спер сейф у Гарпагина?

– М-м-м… да вы что, с ума сошли, что ли?!.

– Может, ты скажешь, что и Николя Гарпагина не ты убивал?

– Да как… да, я…

– Ага. Признался.

– Да, я… я слышал, передж самым отъездом я слышал, что его взорвали в «Селекте», но я тут вовсе не при чем. Да. Это правда.

– Ой, не бреши, – деланным басом сказал Иван Саныч, и тут в его голову пришла забавная мысль, – тут тебе не Франция. Мы, между прочим, тебя впоблажку держим, что допрашиваем в этой квартирке, а не где-нибудь на пресс-хате с уголовниками через стенку. Генеральная прокуратура – это тебе не шутка.

Жодле недоуменно посмотрел на него:

– Но ведь… но ведь у меня была информация, что вы вовсе не из Генпрокуратуры. Что это не так. Я сначала тоже думал, что вы оттуда, но потом навел справки, и оказалось, что…

– Не знаю, где ты там наводил справки, но ты ошибся, – грубо перебил его Осип, подхватив древнюю «легенду» о Генпрокуратуре, поднятую Астаховым из небытия, – так что изволь отвечать следственным органам, мусью. Нам уже известно, что на том диске, который ты вез из России…

Осип сам не представлял, что упоминание о диске так подкосит француза, до этого момента державшегося весьма достойно. Жодле «сломался» сразу же. Он заморгал, кашлянул, а потом произнес слабым голосом:

– Я… расскажу. Я все расскажу. Только можно один вопрос?

– Один – можно, – важно прогудел Астахов все тем же выстроенным басом.

– Ира – из ваших?

– А как же иначе? Из наших. Она у нас очень ценный работник, – сказал Астахов и подумал, что вот тут он не покривил душой: Ирина в самом деле была очень ценной работницей по своему профилю, ее цена зависела от толщины кошелька клиента и никогда не опускалась ниже двух тысяч долларов за… впрочем, об этом говорить так же неприлично, как о возрасте женщины. – Из наших.

– Да, она очень тонко сработала, – тихо сказал месье Жодле, – я могу оценить…

– Вот и чудненько. А теперь давай рассказывай – с самого начала.

– С самого начала? – переспросил Жодле и, взглянув на Астахова, задавшего этот вопрос, подумал, что, верно, самым началом следует считать отосланную в самолете бутылку вина, а потом безобразную сцену в туалете. Если бы кто сказал тогда Эрику Жодле, что будет дальше, он рассмеялся бы тому в лицо.

Но вот теперь ему было не до смеха.

– А что тут говорить? – произнес он. – Я получил этот диск от посредников, которых я не знаю. На посредников выходили из Парижа. И тоже не я. Переговоры вел Магомадов, мое дело было – передать диск куда следует. У нас каждый узко специализирован.

– А куда следует передать информацию?

Жодле поднял брови:

– Позвольте… а вы что, сами не знаете, кому, раз раз его разрабатывать начали? Нет?

– Ты что-то заговариваться стал, братец, – сурово сказал Осип. – Кого это мы разрабатывали? Ты тут енто… не темни. Говори сразу, что и почем.

– Да ради Бога. Я должен был передать этот диск месье Гарпагину.

Иван Саныч аж привстал с кресла, когда Жодле назвал имя покойного дяди.

– Гарпагину? – наконец выговорил он, подумав, что ему вообще-то не оплагается удивляться, согласно присвоенному статусу. – Вот как.

– Ну да. Я думаю, вам известно, что Гарпагин долгое время работал на КГБ, в отделе внешней разведки, а потом остался во Франции, чтобы работать уже против КГБ.

Ваня с трудом удержался от возгласа изумления: вот тебе и дядюшка-диссидент! Значит, Степан Семенович уехал за границу не из-за идеологических и эстетических несовпадений с советской властью, а совсе по другой причине? Быть того не может, чтобы папаша, Александр Ильич, не знал об этом… Быть того не может!!

Хотя, с другой стороны, тридцать лет назад, когда Степан Семеныч уехал в Париж, Александр Ильич Астахов был совершенно ничтожным персонажем на полотне истории, он ничего не мог и ничего не знал.

Он был кем-то вроде Вани вот сейчас…

Но, с другой стороны, Астахов-старший имел какие-то деловые отношения с Гарпагиным.

Он должен знать.

– А Жак? – спросил Иван, справившись с собой. – У нас были некоторые основания считать, что Жак Дюгарри точно так же…

– Да нет, что вы! – перебил его Жодле. – У Жака просто в голове бы все это не уложилось! Он совершенно искренне полагал, что его хозяин – простой рантье. Он, по-моему, был искренне привязан к месье Гарпагину, и тот, по мере возможностей своей скупой на эмоции, да и на деньги тоже, расчетливой натуры, тоже питал к Жаку некоторую привязанность.

Откровенно говоря, я сам не знаю, в чем выражалась деятельность месье Гарпагина и почему именно ему я должен был передавать всю информацию. Хотя у него большие связи, он несколько раз сводил меня с нужными людьми и, мне кажется, бывал в России несколько раз уже после своей официальной эмиграции во Францию. Разумеется, бывал совершенно по другим документам.