– Но вы могли бы попытаться! Я видела, как вы работали. В какой-то момент я поняла, что не слишком хорошо подготовилась к неминуемому. Но теперь здесь вы. Вы хирург, доктор Сингх, и никакая фармакология не изменит этого факта. – Она покачала головой: – Фармакологией пускай занимаются доктора, не умеющие общаться с живыми людьми или неспособные осуществлять клиническую практику по причине неконтролируемого тремора рук. Вы мне никогда не рассказывали, почему сменили специализацию.

Кто-то в толпе запел, кто-то затянул восторженное «ла-ла-ла», ударяя языком по нёбу. Дети расчищали взрослым дорогу, обрывая, словно кучка голодных коз, все листочки и ветки, выдергивая ползучие лианы, сбивая палкой паутину. Вскоре тропа впереди стала опрятной, точно в национальном парке.

– А вы мне не рассказывали, почему сменили свою специализацию, – сказала Марина.

– У меня не было выбора. Я должна была заняться этим сама. Нельзя пускать сюда толпы людей. Они растопчут раппы, переловят мартинетов, развратят племя. А когда опомнятся и поймут, что натворили, будет уже поздно, все погибнет. Нам еще надо научиться воспроизводить условия для этой уникальной экосистемы. Много лет мои исследования носили чисто академический характер. Я пыталась выявить роль мартинов в феномене фертильности лакаши и не собиралась создавать никаких препаратов. Я никогда не считала, что женский организм должен до смерти сохранять все свои функции неизменными. Забеременев, я еще больше утвердилась в своей позиции. Дайте я обопрусь на вас, доктор Сингх, эта проклятая нога меня прикончит. Да, вот так. Пойдем чуть помедленнее.

После этих слов лакаши, порой проявлявшие непостижимое умение понимать английский, сбавили скорость вдвое.

– Но когда я случайно обнаружила связь с малярией, все переменилось. Ни один ученый не откажется от попытки найти вакцину от малярии. Я самым тщательным образом отбирала людей для этого проекта. Все они чрезвычайно преданы науке. Я никому из них не доверю вырезать мне аппендикс, но в работе над препаратом они делают завидные успехи.

– Откуда вы знаете, что вакцина действует?

Доктор Свенсон похлопала свободной рукой по животу:

– Оттуда же, откуда знаю, что действует препарат, сохраняющий фертильность. Я проверяю их. Больше тридцати лет я регулярно заражаю себя малярией и ни разу не болела. Доктор Нкомо, доктор Буди и Сатурны тоже регулярно заражают себя. Я заражала лакаши. Я могу показать вам все записи. Все дело в комбинации коры мартинов и выделений лиловых мартинетов. Мы знаем это наверняка, осталось лишь научиться воспроизводить эту комбинацию.

– А «Фогель»?

– А «Фогель» платит. Должна сказать, что спонсора я тоже выбирала самым тщательным образом, но в последние годы мистер Фокс стал слишком настойчив. Его не интересуют перспективы исследований. Он лишь хочет видеть, куда идут деньги. Впрочем, другие компании вели бы себя не лучше. На словах все готовы поддерживать науку, не понимая, что это означает. Доктор Рапп провел здесь полжизни, выполнял работу огромной важности для ботаники – и ухватил лишь самые вершки микологии. Такого рода деятельность требует неимоверного количества времени, целую жизнь. И вы думаете, я дождусь благодарности от людей за то, что посвятила им свою жизнь? Все равно какой-нибудь Джим Фокс окажется неспособным это понять. Приезд доктора Экмана стал катастрофой для лагеря. Его смерть повергла всех в уныние. Пару недель мне даже казалось, что я потеряю своих сотрудников. Но потом приехали вы, доктор Сингх, и, хотя я прежде сопротивлялась всяким вторжениям, теперь вижу, что ваше место – тут. Вы со всеми ладите, у вас отменное здоровье, и я думаю, что вы сумеете уговорить мистера Фокса, убедить его, что все идет по плану и нам лишь требуется еще немного времени.

– Но зачем мне это делать? Я работаю на «Фогель». Компания тратит огромные деньги на создание препарата, который вы сами и предложили. Вы даже не заикнулись им о вакцине от малярии, а сейчас, помоему, вы все работаете именно над ней. Почему я должна вас прикрывать?

Марина поудобнее взяла доктора Свенсон под руку. Чем дольше они шли, тем сильнее профессор опиралась на нее.

– Никто никого не должен прикрывать. Мы не перед учительницей за невыученный урок оправдываемся. Препараты тесно связаны между собой; мы не в состоянии их разделить. Послушайте, я честно провожу исследования лекарства, улучшающего фертильность, хотя меня больше интересует малярия. Впрочем, мои личные пристрастия не имеют значения, ведь обе линии все равно сходятся в одной точке. Получив один препарат, мы получим другой. Я не вижу ничего плохого в том, что мы заставляем американскую фармакологическую компанию оплачивать разработку вакцины, которая принесет огромную пользу мировому здравоохранению, но ничего не даст акционерам. У людей, которые нуждаются в вакцине от малярии, никогда не будет средств за нее платить. В то же самое время я дам им препарат, который подорвет здоровье женщин и принесет компании бешеные доходы. Чем не выгодная сделка? Ежегодно от малярии умирают восемьсот тысяч детей. Представьте, что вакцина будет разработана, запущена в производство, и эти восемьсот тысяч будут бегать по планете. Может быть, тогда постменопаузальные женщины, мечтающие стать матерями, возьмут в свой дом таких детей, вместо того чтобы пытаться родить самим?

Как всегда в разговоре с доктором Свенсон, Марина почувствовала, что ее опередили на пять шагов.

– По-моему, следует дать «Фогелю» шанс. Вдруг они будут так же заинтересованы в вакцине, как и вы?

– Ваша вера в это была бы очаровательной, если бы не была столь наивной, – сказала доктор Свенсон без тени раздражения. – Ведь если вы ошибаетесь, а я абсолютно уверена, что вы ошибаетесь, насчет альтруизма американских фармакологов, тогда мы потеряем все. И мы не имеем права так рисковать в случае, когда неправильная оценка повлечет за собой ежегодную потерю сотен тысяч жизней.

К тому времени, как они добрались до деревни, толпа значительно выросла. Марине показалось, что собралось все племя.

– Пойдемте в лабораторию, – сказала доктор Свенсон, похлопав руку, что поддерживала ее. – Доктор Нкомо покажет вам наших москитов.

– Дайте мне сначала искупаться, – сказала Марина. – Смыть кровь.

– Помоетесь в тазу, – возразила доктор Свен-сон. – Я скажу, чтобы мужчины натаскали воды. Неразумно входить в реку, когда вы испачканы кровью. Кто-нибудь пообедает вами по ошибке.

– Я уже купалась в реке вся перемазанная в анаконде, – возразила Марина, глядя на свое платье, задубевшее от подсохшей крови.

– Теперь мы с вами будем более осторожными, – сказала доктор Свенсон.

Когда Марина вернулась на веранду, простыни на кровати были аккуратно расправлены, а на подушке лежало письмо. Она осторожно приподняла сетку и взяла его в руки. Марине не хотелось ни к чему притрагиваться, пока она не помоется, и все-таки она провела пальцем по краям аэрограммы и развернула листок. Там было написано только имя – Карен Экман, Карен Эллен Экман, миссис Андерс Экман, Карен Смитсон, Карен Экман. Буквы были корявые и неровные. В нескольких местах ручка прорвала бумагу. Он еще мог составлять слова, но рука уже плохо слушалась. Может, он сложил эту аэрограмму и просто держал у себя в постели. Может, он и не собирался ее отправлять.