– Да, – согласилась Марина, слегка шокированная такими доводами. – Но было бы неплохо услышать от самих лакаши, что это «ничего страшного».

Ален Сатурн поднял ведра и поставил их на полку.

– Марина, временами полезно отходить от американского видения медицины. Это раскрепощает и позволяет мыслить более широко.

Он взял со стола пустую пластиковую чашку и протянул коллеге:

– Не хотите попробовать? Вы, по крайней мере, полностью информированы о рисках. Заодно спасете от этой повинности какого-нибудь несчастного туземца. А самое главное – вы обойдетесь лишь пятью укусами, которые немного почешутся.

Марина подумала о лариаме – тот давно закончился. Подумала об отце. Заглянула в чашку и покачала головой:

– Нет, пожалуй, я подожду.

– Вы ведь и сами прекрасно знаете, что новые препараты создаются не в чашке Петри, и мыши вовсе не последняя инстанция. Решающий момент наступает на стадии испытаний на людях. И иногда приходится самому становиться испытуемым.

Но Марина не согласилась. Прежде чем участвовать в эксперименте, она хотела съесть побольше коры.

«Дорогой Джим!

Теперь я понимаю, что исследования могут растянуться на годы, и никакого времени не хватит, чтобы понять, что тут происходит. Но все-таки начинаю собираться домой. Первая проблема – лодка. Учитывая все усилия, которые предпринимает доктор Свен-сон, чтобы удержать меня, сомневаюсь, что она предоставит мне свое транспортное средство. Впрочем, мимо проплывают и другие лодки, а в какой стороне расположен Манаус, я знаю. Думаю, я высмотрю какую-нибудь лодку и поплыву к ней сама. Если со мной поплывет Пасха, кто нас остановит?»

Марина написала уже много писем. Она писала каждый день. Доктор Буди оставляла на своем столе открытую пачку конвертов, а Нэнси Сатурн великодушно делилась марками. Итак, она возьмет с собой Пасху к реке, и они доберутся до фарватера – по камням или вплавь. Мимо лагеря время от времени проплывали дети в каноэ, изредка к племени жинта направлялось речное такси. Но бывало, что по два-три дня не было вообще никого. Когда Марина была занята, она вручала Пасхе письма и отправляла мальчика наблюдать за рекой. Марина сама ни за что бы не поверила, что такое может сработать, но ведь прецеденты были! Андерсу удавалось отправлять письма, бог знает сколько он их отправил, и некоторые добрались-таки до Карен. Впрочем, ни в одном из своих многочисленных писем к мистеру Фоксу Марина не упомянула главного. Она не написала ни про малярию, ни про беременность доктора Свен-сон, ни про похороны Андерса. Обо всем этом она хотела рассказать лично.

Больше всего Пасха и Марина любили смотреть на реку вечером, часов в шесть, когда птицы начинали устраиваться на ночлег, а солнце бросало на воду длинные тени. Они усаживались на сыром берегу, подальше от жарких костров лакаши. В это время ужинать было еще рано, но уже хотелось уйти из лаборатории, размять затекшие ноги и шею. Иногда они сидели полчаса, иногда до темноты. После наступления сумерек по реке никто не проплывал, но Марине так нравилось наблюдать за тем, как тонет в джунглях красный солнечный диск, что она убеждала себя – вот, еще немного, и появится лодка. Пасха показывал пальцем на каждую рыбу, выскакивавшую из реки, а она – на летучих мышей, мелькавших в багровом небе. Доктор Сингх уже привыкла коротать время с молчуном и обнаружила, что от безмолвного созерцания сумерек в душе наступает небывалый покой.

Покой переполнял Марину, когда она заметила лодку.

Сначала издалека донесся звук хорошо отлаженного мотора. Это было примечательно само по себе, ведь местные плавсредства делились на две категории: бесшумные каноэ /плоты /связки бревен и тарахтящие моторки. Марина вскочила на ноги, стиснув в руке четыре письма – одно к матери, одно к Карен и два для мистера Фокса. Лодка быстро приближалась – маленькая сияющая точка. Смекалистый Пасха мигом выхватил из костра две ветки – Марине и себе. Размахивая своими факелами над головой, они зашли по колено в воду. Такая быстрая моторка в конечном итоге наверняка должна была следовать в Манаус, пусть даже сейчас она двигалась в противоположную сторону. Марине срочно нужна была эта лодка. Подняв горящую ветку над головой, доктор Сингх закричала, тонко и пронзительно – она даже не подозревала, что способна издавать такие звуки. Марина надеялась, что крик «Стой!» будет понятен на любом языке. Услышали ее на борту или нет, сказать было невозможно – речные путешественники были не то чтобы далеко, но и не особо близко, – но лакаши услышали мгновенно и примчались через джунгли быстрее всякой лодки. Они похватали из костров горящие ветки и затянули свое фирменное оглушительное «ла-ла-ла» – все ради того, чтобы Марина могла отправить письма. Этой ночью неуемное любопытство индейцев обернулось благословением – берег озарился огнями, и лодка, почти поравнявшаяся с ними, замедлила ход, хотя и не собиралась останавливаться. Тут Марина, воодушевленная лакаши, завопила не хуже оперной сопрано:

– Сто-о-о-ой!

Вокруг все затихло, лакаши онемели от силы Марининого голоса. Даже лягушки и насекомые задержали на миг дыхание. Доктор Сингх и сама изумилась – и в тишине крикнула опять: «Стой!» И лодка, уже почти проплывшая мимо, остановилась, развернулась и медленно причалила к пристани. Луч ее прожектора двигался туда-сюда, шаря по толпе на берегу.

– Correspondéncia![14] – крикнула Марина. Вечерами, помимо Диккенса, она читала португальский словарь. – Obrigado, obrigado[15].

Она выбралась из воды и побежала по доскам пристани – письма в одной руке, горящая ветка в другой. Свет прожектора скользнул по ней, потом вернулся и ударил прямо в лицо. Доктор Сингх застыла на бегу, загородив локтем глаза.

– Марина? – спросил чей-то голос.

– Да? – отозвалась она.

Почему ей не показалось странным, что кто-то зовет ее по имени? Из-за прожектора Марина совсем растерялась.

– Марина! – в голосе зазвучала радость.

Секунду спустя она узнала его и закричала:

– Милтон!

Счастью Марины не было предела. Из всех притоков Амазонки он выбрал нужный. Милтон – ее защита, Милтон, который всегда знает, как все исправить! Она бросила ветку в воду и издала вопль чистой радости, воплощенной в одном-единственном имени – «Ми-и-и-лтон!». Но с лодки Марине откликнулся звонкий и вне всякого сомнения женский голос, а мгновение спустя Барбара Бовендер, в изумительно элегантном платье цвета хаки с множеством карманов, перепрыгнула через борт и бросилась к ней в объятья. Милтон привез Барбару Бовендер! Огонь всех факелов лакаши заискрился в зеркале ее длинных, взъерошенных ветром волос. Марина обняла подругу за тонкую талию, и та что-то прошептала ей на ухо, слишком тихо, чтобы можно было расслышать за криками лакаши. От Барбары пахло липовым цветом.