люди борются с нарядами, поджигают дома и бродят по улицам, что заполнены людьми, переступая трупы проигравших. Не известно будет ли так именно, но его знания в вакууме именно на это и рассчитывают. А все остальная часть? На что она рассчитывает? Наверно, на то, что все обойдется без крови людского народа. А может душа готова к крови? Тут уже неопределенность. Наверно, Киллиан даже на задумывался об этом… Как примитивный прототип не думает о том, почему ему нужно поливать цветы.

Он нюхнул аромат первого цветка с кровавым цветом, у которого множество лепестков сходили в один клубок. Маленькие в высоту, широкие. Запах пластмассы, да на деле, и земля, так называемая, сухая. Сам Киллиан не понимал то, зачем он все это нюхает. Он же сам понимает, что кроме пластмассы тут ничего нет. Такие же безжизненные эти цветы, как прототипы, по мнению его. Нюхнул вторые цветы, что были желтого цвета, у которых длинные лепестки стремились вверх, словно руки бедных к еде. Никакого аромата. По счету третие цветы напоминали антуриум зизу, только были более крупные и в более большом количестве в горшке. Никакой аромат. Четвертые цветы были в большем горшке, чем остальные и напоминали гортензию. Это они есть, подумал Киллиан. Горшок находился в другом углу гостинной, он торопливо подошел и тронул землю, перед тем как понюхать.

– Влажная, – сказал Мог вслух. – Быть не может. – Казалось, так понюхай и узнай, но он сразу закрыл нос пальцами в предвкушении. Если это и вправду настоящие цветы, если они и вправду пахнут по настоящему, то…

Он прислушался к аромату. Его глаза наполнились слезами от прилива воспоминаний. Мягкий запах, такой… У Киллиана он всегда ассоциировался с детством, потому что такой цветок был во дворе за зданием вооружений. Воспоминания, как он без спроса, пока никто не видит, забегал за забор и лез в двор соседа, в котором был сад. Когда ему было лет тринадцать, он бегал туда в четыре часа ночи по окопам буквально в домашних тапках легоньких, что выдают на службе, и пижаме. Даже если холод на улице пробирает тело до дрожи. Именно там среди всех искусственных цветов были настоящие, причем, именно те самые гортензии. Похож ли он на искусственный, что в парках? Нет. Все-таки это другие ощущения. Позже, конечно, узнали, что Мог этим занимается и жестко наказали, однако, по его мнению это стоило того.

Мог прослезился, преклонившись перед горшком с цветами на пол. Такие прекрасные розовые цветы, мягкие и хрупкие лепестки. И, вдруг, пролетела у него одна мысль:

Будет ли такая же разница между будущими прототипами и настоящими людьми? Такая маленькая формально. Такая чувствительная к человеческой душе, на самом деле.

Этот вопрос, видимо, Джеймс не решился отобрать у Киллиана. Его, наверно, самого мучает этот вопрос.

Послышались из толп песни разные, выстрелы и мелкие взрывы. Неизвестно прибыл ли туда наряд, ведь толпа уже далеко, в улицах буквально пусто, да и плюсом…

Мог перестал слышать гул голосов. Лиззи все включила. Однако он не обратил даже никакого внимания, он все еще глядел на цветы. Не оторвать глаз.

Лиззи проверила обеденный стол и не увидела Киллиана. Пришла в гостиную и некоторое время даже не говорила ничего, не звала его. Просто смотрела на то, как Мог преклонился перед цветами весь в слезах. Она уже смирилась с всем происходящем и приняла все. Хочет нормально провести время, а горькую правду скрыла от себя настолько сильно, что уже и забыла о том, что происходило. Это не редкость, многие так уже научились, а иначе можно прожить отвратную жизнь, наполненную грустью, злобой, тоской и паникой.

Лиззи окликнула его:

– Мог…

– Я не знаю почему я плачу… – выдавил из себя он в попытках сдержать поток слез.

Она подошла к нему, обняла его сзади и он плакал в ее руку без перемен. Знает она, что никакая вода ему не нужна, как растению, чтобы успокоиться. Ему нужна лишь тишина. Один из редчайших явлений, что проникает в своим мысли, чтобы успокоится. Только вот случай здесь другой. Его чувства, мысли и прочее – его душа. Она потекла куда-то в глубину, чтобы разбится в клочья, Goof Bye сказать и свершить самоубийство. Она уже не текла, а падала. Не знает Лиззи об этом намерении, скоро, казалось, убьется душа, а потом Киллиан физически. Стремился поток души вниз, как будто головой вниз с закрытыми глазами. Что-то серое, туманное и улыбчивое неискренне. Разбивался вакуум и из него раздался сбежавший крик страха, что боится будущего. И вот душа уже почти у поверхности, но тут же вакуум восстанавливается и душа возвращается на свое место. Дело ли рук это Джеймса – неизвестно. Даже если бы душа разбилась, то разве она не погибла? Когда Мог не осознавая предал себя, и предаст себя еще раз по вине Джеймса. Теперь тот властитель над его мыслями, если, конечно, не был им раньше. Киллиан впервые за относительно долгое время почувствовал нежную кожу ее рук и тем самым потихоньку утешался. Неужели ему так тяжело вспоминать этот запах цветов? Или это его лишь добило? Неужели он настолько боится внутри революции, препятствуя заразе? Нытик? Да нет. Он просто человек.

Когда Мог немного успокоился, Лиззи сама уже с грустным лицом взяла его за плечи и тихонько повела его на диван. Он медленно сел на мягкий диван коричневого цвета и уже просто сидел, пялясь в одну точку, не глядел на цветы.

Лиззи села рядом с ним, облокотившись головой на его правое плечо и взяла его за руки.

Мог шепнул:

– Компьютерализм…

– Не говори об этом, не надо

      Что-то в нем екнуло. Все, вакууму конец. Теперь Киллиан не имеет страха. Неизвестно продлится ли это долго, но то, как контролируют его душу – это преступление и сложно представить то, какое наказание за него должно быть…

– Ты помнишь Роки?

– О, кстати, а где он? За ним кто-то приглядывает? Так увидеть его хочу, – и погладила она руку Киллиана немного. – Милый пес.

– Да любил он мячик один…

– У меня, кстати, сверху даже мячик его…

– Лиззи, – прервал он. – Он мертв.

– А… так значит. Соболезную.

– Сэма помнишь?

– Угу.

– Тоже мертв, – сказал он холодным голосом. Ему не особо хочется об этом говорить, но нужно. Рано или поздно все равно придется сказать, подумал он.

– Я не сильно-то и долюбливала, поэтому не сильно печалит, но смерть Роки это очень обидно, – хоть ей и