— Да, там отменная кухня. Однако...

Цыбульский не успел договорить. Зураб остановился перед ним и врезал ногой по ножке стула. Цыбульский полетел на пол, очки в металлической оправе выскользнули из пальцев. Зураб ударил стоящего на карачках управляющего ногой под ребра. Цыбульский, тихо охнув, повалился на бок, инстинктивно закрыв руками от ударов лицо.

Зураб шагнул вперед, раздавив каблуком очки.

Наклонился, вцепился в волосы Цыбульского, дернул руку на себя. Вырвал клок волос. Отступил и с размаху пнул носком ботинка Цыбульского в незащищенный живот. Охранник, привлеченный звуками борьбы, распахнул дверь, вошел в кабинет и встал у стены. Зураб несколько раз ударил Цыбульского ногой в лицо, в кровь разбив ему рот.

— Поднимайся, — заорал Лагадзе.

Цыбульский встал на колени, вскинул голову. Почувствовал во рту какие-то острые осколки и бездумно проглотил выбитые верхние зубы. Сейчас он испытывал что-то похожее на острый приступ морской болезни. К горлу подступила тошнота, стены комнаты качались, а пол и потолок время от времени менялись местами. Он сел на пол, вытянул вперед ноги, рукавом пиджака размазал кровь по лицу.

Лагадзе вытащил из подплечной кобуры небольшой пистолет вальтер девятого калибра. Передернул затвор, прицелился в коленку Цыбульского.

— Кто был тот немец? — крикнул Зураб.

— Не стреляй, умоляю. Я не сделал ничего дурного. Клянусь...

В глазах Цыбульского стояли слезы, он шепелявил и захлебывался, кровь скапливалась во рту и мешала говорить внятно. Охранник, с лицом бледным, как простыня, стоял у стены и смотрел себе под ноги. Он понял, что произойдет дальше, ругал себя за любопытство, жалея, что вернулся в кабинет из коридора. Богуслав шагнул к порогу, но Лагадзе остановил его жестом: оставайся на месте.

— В ящике стола лежит его карточка. — Цыбульский сплюнул кровь на ковер. — Посмотрите сами... Он просто фотограф из «Штерна». Обычный турист с фотоаппаратом.

Зураб нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел. Пуля вошла не в колено, а ниже, в голень, задела кость. Цыбульский взвыл от боли.

— Кто этот немец? — закричал Зураб. — Я последний раз спрашиваю, кто он. Русский?

— Нет-нет, только не русский. — Слезы лились из глаз Цыбульского, из уголков рта сочилась кровь. — Я... клянусь...

Цыбульский пытался отползти к стене, словно там находилось спасительное убежище. Обеими руками он отталкивался от пола, приволакивал зад, снова отталкивался руками... Простреленная нога волочилась по полу, оставляя за собой кровавую полосу. Брючина быстро пропиталась кровью, сделалась горячей, прилипла к ране.

— О чем вы договорились?

— Ни о чем. Пожалуйста... Умоляю...

— Что ты успел ему рассказать? Он спрашивал о Людовиче?

— Он ни о чем не спрашивал. Мы условились поужинать. Только поужинать — и все. Я говорю правду.

— Тогда какого черта он дал тебе тысячу долларов? Мне не дал. Ему, — Зураб показал пальцем на полумертвого от испуга Богуслава, — ему тоже не дал. А вот тебе отстегнул. С чего бы? А?

— Это пожертвование, — пролепетал управляющий. — Частное пожертвование нашему фонду.

Зураб рассмеялся злым диким смехом. Цыбульский ткнулся спиной в стену. Дальше ползти некуда. Его палач шагнул вперед.

— Этот фотограф русский? — повторил вопрос Зураб.

— Нет... Не знаю... Нет...

Богуслав подал голос:

— Пожалуйста, пожалейте его. Пан Цыбульский пытается что-то вспомнить.

— Плохо пытается. Да и поздно!

Зураб пнул управляющего ботинком в лицо, в переносицу. Затем отступил на шаг, поднял руку с пистолетом, прицелился, чтобы пустить пулю между глаз своей жертвы. И нажал на спусковой крючок.

Сухо щелкнул курок, но выстрела не последовало.

— Черт! — Зураб опустил ствол, потянул на себя затвор, но тот не сдвинулся ни на миллиметр. — Дерьмо!

Он бросил пистолет на ковер, повернулся к охраннику.

— Дай свой пистолет.

— У меня нет оружия, только это... — Богуслав показал пальцем на короткую резиновую дубинку, висевшую на поясе.

— Тогда принеси топор. Он висит на пожарном щите в коридоре.

Зураб скинул с себя пиджак, развязал узел галстука, расстегнул пуговицы сорочки. Положил вещи на письменный стол. Не хотелось забрызгать кровью дорогой костюм. Цыбульский сидел на полу, привалившись спиной к стене, его колотила дрожь, он не мог произнести ни слова, только клацал зубами. На окровавленном лице застыла маска смерти, глаза вылезли из орбит.

Зураб оглянулся на Богуслава. Оказывается, тот стоял на прежнем месте, вжавшись в стену.

— Принеси топор! — заорал Лагадзе. — Кому сказано!

— Нет, — прошептал Богуслав. — Не надо так...

— Принеси топор — или сам сдохнешь!!!

Охранник отлепился от стены. Нетвердой лунатической походкой дошагал до двери, свернул в коридор.

Через пару минут он вернулся, держа топор перед собой в вытянутых руках. Кавказец подскочил к охраннику, вырвал топор.

Цыбульский, почуяв, что доживает последние мгновения жизни, завыл тонко, жалобно, прижав к животу колено здоровой ноги. Закрыл голову руками. Зураб встал над своей жертвой, расставив ноги, будто собрался рубить суковатое полено, а не человека, занес топор над головой. Лезвие сверкнуло в воздухе.

Крик Цыбульского оборвался на высокой ноте.

...Без четверти десять Колчин увидел, что водитель «мерседеса», на котором приехал Зураб, вылез из кабины. Это был высокий средних лет кавказец, в сером пиджаке и темных брюках. Колчин успел сделать несколько фотографий водителя, перед тем как тот скрылся за дверью гуманитарной миссии.

Через четверть часа водитель и Зураб Лагадзе, распахнув настежь обе створки входной двери, выволокли из приюта огромную коробку, в которой, судя по маркировке, находился проекционный телевизор японского производства. С лестницы спускались медленно, осторожно ставили ноги на нижние ступеньки, держа коробку снизу. От натуги лица Зураба и его водителя сделались красными.

Поставив груз на тротуар, водитель открыл багажник машины, коробку снова подхватили снизу, осторожно опустили в багажник.

Колчин соединился с Буряком, доложил о том, что Зураб только что уехал.

— Я торчу на прежнем месте, — ответил Буряк. — Возможно, Цыбульский еще появится. Подожду.

Колчин выкурил сигарету, набрал номер управляющего фондом и услышал длинные гудки. Отсюда, с улицы, нельзя понять, находится ли Цыбульский на рабочем месте: окна его кабинета выходят во внутренний дворик здания. Тогда Колчин вытащил пистолет, передернул затвор и взвел курок. Он привстал с сиденья, сунул пистолет под ремень. Натянул тонкие лайковые перчатки, открыл боковую дверцу и выпрыгнул на тротуар.