что оно расщепило вселенную. В одной из них, в той, где мы предположительно живём, человечество изгнали из рая. В другой – нет. Фактически это очень напоминает случай самого Понтера – переход из одной версии реальности в другую.

Мэри совершенно запуталась.

– О чём вы говорите?

– Я говорю о Марии, матери Иисуса. Вы ведь католичка, не так ли?

Мэри кивнула.

– Я заметила, что вы носите распятие. – Мэри смущённо опустила взгляд. – Я тоже католичка, – продолжала Луиза. – Так вот, как католичка вы, вероятно, не сделаете такой же ошибки, какую делают многие другие люди. Доктрина непорочного зачатия – многие считают, что это просто вычурный термин, означающий, что Христа родила девственница, но ведь это не так, не правда ли?

– Нет, – сказала Мэри. – Нет, этот термин относится к зачатию самой Марии. Она смогла родить Сына Божьего потому, что сама была зачата свободной от первородного греха – это её зачатие было непорочным.

– Именно. Так вот, откуда возьмётся некто, свободный от первородного греха, в мире, ведущем свой род от Адама и Евы?

– Без понятия, – сказала Мэри.

– Не догадываетесь? – спросила Луиза. – Это ведь словно Мария переместилась в нашу вселенную из другой временно́й линии, в которой Ева не взяла яблоко, в которой не было грехопадения, в которой люди живут, не зная первородного греха.

Мэри с сомнением кивнула.

– Ну, можно предположить и такое.

Луиза улыбнулась.

– Видите, вы увидели параллель между Понтером и Девой Марией почти сразу. Теперь вернёмся к предыдущему вопросу: если он прав и вселенная расщепляется каждый раз, как кто-то принимает решение, то когда это произошло впервые? И вы сказали – тогда, когда было принято первое решение. Но когда это было? Не в Библии, а, скажем так, в реальности?

Мэри выудила из пакетика очередной чипс.

– Не знаю. Первый раз, как трилобит повернул налево, а не направо?

Луиза поставила картонный стаканчик с кофе на стоящий рядом столик.

– Нет, не думаю. У трилобитов нет воли; они, как и прочие ранние формы жизни, – лишь химические машины. Стивен Джей Гулд[75] постоянно говорит в своих книгах о перемотке ленты жизни и получении иных результатов, и когда он такое говорит, то думает, что намекает на теорию хаоса. Но он не прав. Сколько бы раз вы ни помещали трилобита на одну и ту же развилку, он всегда выберет один и тот же маршрут. Трилобиты не мыслят; у них нет сознания. Они лишь обрабатывают сигналы органов чувств и делают то, что они диктуют. Они не принимают решений. Гулд прав – ну, почти прав – в том, что если изменить начальные условия, то можно получить радикально иной результат, но перемотка ленты жизни и повторное её воспроизведение не даст иного результата, точно так же, как многократным показом «Унесённых ветром»[76] не удастся добиться того, чтобы Ретт и Скарлет не расставались в финале. Я думаю, что способность принимать решения, делать осознанный выбор, появилась много, много позже. Я думаю, что мы, Homo sapiens, стали первыми мыслящими существами на планете.

– И более ранние формы людей демонстрировали сложное поведение, – сказала Мэри. – Homo ergaster, Homo erectus, Homo habilis, даже австралопитеки и кениантропы.

– Ну, это, конечно, ваша область, профессор Воган, – она что, и правда за всё время карантина не догадалась предложить Луизе перейти на «ты» и называть друг друга по имени? – но я много читала по этой проблеме в Интернете. Насколько я могу судить, поведение всех этих ранних форм людей было не сложнее, чем поведение семьи бобров, строящих плотину.

– Они изготовляли орудия, – сказала Мэри.

– Oui, – сказала Луиза. – Но не было ли это механическим повторением? Разве не оставались их орудия практически идентичными на протяжении сотен и тысяч лет? Сделанными словно по одному и тому же воображаемому образцу, по одному чертежу?

Мэри кивнула.

– Это правда.

– Разумеется, у орудий были какие-то естественные отличия, – сказала Луиза, – там ударили под чуть другим углом, сям отщепилось больше, чем обычно. Если бы за этой работой стояло сознание, то древние люди, даже не придумав ничего лучшего сами, замечали бы, что некоторые изделия выходят лучше других. Ну, это как с колесом: вам не обязательно сразу придумать круглое колесо, вы можете их делать, скажем, пятиугольными, а потом случайно сделать шестиугольное и заметить, что оно катится лучше. В конце концов шаг за шагом вы дойдёте до идеально круглого колеса.

Мэри кивнула.

– Но если работа делается бессознательно, – сказала Луиза, – то вы просто выкидываете изделие, которое не соответствует вашему мысленному представлению о том, что вы собирались изготовить. Понимаете? Именно так всё и выглядит в археологической летописи: никакого постепенного усовершенствования со временем, орудия остаются теми же самыми. И единственное объяснение, которое я могу предложить, – что не было осознанного отбора лучших вариантов; что изготовитель не умел, не мог увидеть, что этот конкретный способ бить галькой о гальку производит несколько лучший эффект, чем тот способ.

– Интересная версия, – сказала Мэри, искренне заинтересованная.

– А когда мы видим сложное повторяемое поведение у других животных – такое как строительство бобровой плотины, – мы называем его инстинктивным, так что такое вот изготовление орудий – это именно инстинкт. Нет, до Homo sapiens сознания не было, и, что самое важное, его не было в первые шестьдесят тысяч лет существования Homo sapiens.

– О чём вы говорите? – спросила Мэри.

– Когда впервые появились анатомически современные люди? – спросила Луиза, снова беря свой кофе.

– Около ста тысяч лет назад.

– Да, именно это число я находила в Интернете. Так вот, правильно ли я понимаю? Сто килолет назад впервые появились существа, которые выглядели в точности как мы и ходили так же, как мы, верно? Существа с мозгом такого же объёма и формы, насколько можно судить по виду внутренней поверхности черепа.

– Всё верно, – сказала Мэри. Она уже доела чипсы и искала в сумочке салфетки, чтобы вытереть жирные пальцы.

– Но, – продолжила Луиза, – согласно тому, что я читала, в течение шестидесяти тысяч лет они не думали никаких мыслей. В течение шестидесяти тысяч лет они не делали ничего, что не было бы инстинктивным. Но потом, примерно сорок тысяч лет назад, всё внезапно изменилось.

Глаза Мэри округлились.

– Большой Скачок!

– Именно!

Мэри почувствовала, как у неё возбуждённо забилось сердце. Большим Скачком некоторые антропологи называли культурное пробуждение, случившееся примерно 40 000 лет назад; его также называли верхнепалеолитической революцией. Как и сказала Луиза, люди современного типа к этому времени уже существовали около шестидесяти тысяч лет, но они не создавали никаких предметов искусства, не носили украшений