— Не могли или не хотели, — возразила на это королева-мать.

— Но вы же сами сказали, что Шаплен при всем своем желании не смог помочь больному.

— Так, во всяком случае, он мне сказал. И я усматриваю в этом его верность своему профессиональному долгу, своей клятве.

— Но кто же этот человек, который так легко вмешивается в то, куда ему не следовало бы совать носа, и расстраивает планы правительства? Кому мы обязаны тем, что видим своего врага целым и невредимым?

— Не забывайте, ваше преосвященство, что он француз, а значит, не враг государству, в то время как корни вашей родословной, если за ней проследить, уходят за пределы Франции, в Германию и Италию.

— Ну, хорошо, хорошо, — согласился Карл Лотарингский, махнув рукой, — кажется, я неточно выразился, не стоит цепляться к словам. Итак, как же имя этого человека?

— Его зовут Лесдигьер.

Кардинал наморщил лоб:

— Постойте, я где-то уже слышал эту фамилию; она ассоциируется у меня с протестантским движением.

— Он гугенот.

— Вот как! Впрочем, чему удивляться, вряд ли католик стал бы так радеть о здоровье Конде.

— Он служит у Монморанси.

— А-а, этот политик не особенно щепетилен в вопросах веры, для него главное — человек и то, как он ему служит.

— Это тот самый дворянин, который два с лишним года назад восстал против всего Парижа и едва не был убит горожанами у Рыбного рынка.

— Его, значит, спасли?

— Да, две огромные собаки, при виде которых всю эту трусливую толпу лавочников будто ветром сдуло.

— А дальше?

— Его подобрала Диана де Франс, моя приемная дочь.

— И, поскольку она замужем за Франсуа Монморанси…

— Совершенно верно, этот человек служит теперь самому герцогу.

— Какие еще подвиги за ним числятся?

— Два года назад он помчался в Васси, чтобы предупредить гугенотов о готовящемся на них нападении Франциска де Гиза. Тот как раз проезжал мимо со своим войском.

— Так это он? — изумился кардинал. — Тот самый храбрый юноша? Брат рассказывал мне об этом эпизоде.

— Тогда же он содействовал побегу из Лувра мадам Жанны, которую я хотела держать при себе как заложницу. Совсем недавно он спас от смерти принца Конде, это вам теперь известно, ну а год назад… при осаде Орлеана…

— При осаде Орлеана?.. — повторил за ней кардинал с видимой заинтересованностью и застыл с открытым ртом, ожидая ответа и не сводя глаз с собеседницы.

Екатерина, как искусный дипломат, выдержала полуминутную паузу и в полной тишине проговорила:

— Я не поручусь за то, что этот самый Лесдигьер не принял участия, пусть даже косвенного, в убийстве вашего брата.

— Вы так думаете? У вас есть доказательства?

— Нет, и я не уверена. Единственным человеком, знавшим это, был Польтро де Мере. Мертвые, как известно, не говорят, но если бы вы, ваше преосвященство, глубоко вдумались в смысл содеянного, то наверняка поняли бы, кому было выгодно устранение Франциска Гиза.

— Колиньи? — сразу же выпалил кардинал. Екатерина горько усмехнулась:

— Я ведь сказала вам, что надо хорошо подумать.

— Вы все о том же дворянине?

— Думаю, он сыграл здесь не последнюю роль. Однако, если это вас так интересует, я могу дать вам подсказку.

— Речь идет о моем брате!

— Господин Лесдигьер, прежде всего слуга… у которого есть господин…

— Значит, вы полагаете…

— Я ничего не утверждаю. Я и так слишком много вам сказала. Хочу только предупредить вас об одном: этот Лесдигьер имеет весьма влиятельных знакомых, не говоря о том, что он прекрасно владеет шпагой. Ему благоволит Конде, с ним дружит Его Величество Карл IX, он пользуется огромным влиянием и уважением в доме Монморанси, и наконец… наконец у меня самой есть виды на этого человека. Поэтому предупреждаю вас, ваше преосвященство, бороться с ним вам будет нелегко, да и в конечном счете это ничего вам не даст, вина его ведь не доказана. Вы преследуете личную цель, я же помню услуги господина Лесдигьера, оказанные Франции, а это для меня важнее. Я королева, а вы только кардинал, и моя миссия, возложенная на мои плечи Господом, неизмеримо тяжелее вашей. Вы, как глава церкви, обязаны действовать со мной заодно и не предпринимать ничего, что было бы противно моим планам как личного характера, так и направленным на благо государства. Одним словом, забота об этом молодом человеке лежит на мне, и я не нуждаюсь в помощниках, пусть они будут даже в лице главы церкви. Во всяком случае, пока.

Кардинал покраснел как рак. Намек был достаточно ясен, а ему совсем не улыбалось ссориться сейчас с Екатериной Медичи. Он был рад, что она своей последней фразой как бы поставила точку в их разговоре, но, все же желая уточнить для себя все детали, спросил:

— Герцог, надо полагать, им доволен?

— Весьма.

— И давно в Париже сей молодой человек?

— Почти три года.

— Он богат, знатен?

— Напротив, он из обедневшего дворянского рода и приехал в Париж без единого ливра в кармане.

— Кто он сейчас?

— Поручик личной гвардии его светлости маршала Монморанси.

— Удачная и быстрая карьера, надо сказать. Это указывает на его рвение в служебных делах.

— Это доказывает, ваше преосвященство, что нам с вами еще не раз доведется услышать об этом человеке, и хорошо, если это окажется на пользу нам, а не во вред.

— Он примет участие в путешествии?

— Ну, разумеется, герцог без него никуда. И попомните мое слово, Карл, он сумеет выкинуть какую-нибудь штуку в этом походе и, таким образом, вновь заставит говорить о себе.

— Вы думаете?

— Почти что уверена. Это человек риска и действия.

— Надеюсь, вы покажете мне его во время путешествия?

— Непременно, если захотите ехать.

— Однако, — произнес кардинал, — вернемся к прерванному на время разговору. Мы упомянули вождей, но не обмолвились ни единым словом об их королеве. Итак, осталась Жанна Д'Альбре…

Глядя задумчиво в окно, Екатерина хищно усмехнулась и проговорила:

— Этой персоной я займусь сама.

Кардинал решился наконец сказать свое мнение:

— Клянусь распятием Христа, я восхищен вами, Катерина…

— Главное, — проговорила она, не слушая его, вся во власти своих мыслей, — чтобы мне не мешали в моих действиях. А тут еще этот испанец, с которым у меня предстоит встреча… Вечно они лезут, куда их не просят, и не понимают при этом простых истин: спешка, особенно в государственных делах, никогда не приводит к добру. И второе: если хочешь победить врага, позови его к себе в дом и притворись его другом. Однако, кажется, я слышу во дворе голоса, шум подъезжающих экипажей и звон оружия.