В мягкой форме этот феномен имеет место в группах !кунг, в среде которых права на землю, как предполагается, принадлежат старейшим членам группы, а не всей группе в целом. Более жесткие примеры почти повсеместны в сообществах скотоводов и земледельцев: старшее поколение, обычно в лице мужчины-патриарха, продолжает владеть землей, скотом, всей ценной собственностью до самой своей смерти. В результате патриарх обладает властью и пользуется ею для того, чтобы принудить своих детей позволить ему жить и далее в фамильном жилище и заботиться о себе. Например, Ветхий Завет рассказывает, что Авраам и другие еврейские патриархи владели в старости большими стадами. Старики чукчи владеют северными оленями, старики монголы — лошадьми, старики навахо — лошадьми, овцами, коровами и козами; старики казахи — теми же четырьмя видами скота плюс верблюдами. Благодаря контролю над стадами, пахотными землями, а теперь и над другой собственностью и финансами пожилые люди имеют сильное средство воздействия на молодое поколение.

Во многих обществах власть, которой обладает старшее поколение, так велика, что такой способ правления называют геронтократией — тиранией стариков. Примером служат опять же древние евреи, многие африканские скотоводческие сообщества, племена австралийских аборигенов и (ближе к дому для многих читателей) сельская Ирландия. Как пишет Дональд Каугилл,

Поскольку мы на собственном опыте знакомы с властью, которой пользуются в нашем обществе пожилые в силу своих имущественных прав, нам нечего удивляться тому факту, что и в традиционных сообществах старики успешно навязывают молодым пищевые табу и свое право жениться на молодых женщинах. Когда я впервые узнал о таких обычаях, я задал себе вопрос: почему бы молодому члену племени просто не отобрать и не съесть лакомые кусочки вроде костного мозга и оленины и не жениться на молодой красотке, которая ему приглянулась, вместо того чтобы ждать до 40 лет? Ответ прост: он не делает этого по тем же причинам, по которым в нашем обществе молодые взрослые редко отнимают у родителей собственность против воли последних. Наши молодые соотечественники не делают этого, потому что столкнутся с противодействием не только своих слабых старых родителей, но и всего общества, которое устанавливает общепринятые правила. И почему бы всем молодым членам племени не восстать одновременно и не заявить: “Мы меняем правила, так что впредь молодые люди могут есть костный мозг”? Этого не происходит по тем же причинам, по которым все молодые американцы не устраивают революции и не меняют законы наследования: в любом обществе изменение основных правил игры — длительный и трудный процесс, старики обладают многочисленными средствами, чтобы противостоять переменам; подчинение и уважение к старшим не исчезают в мгновение ока.

Если сравнивать со статусом престарелых в традиционных сообществах, то что изменилось сегодня? Что-то очень сильно изменилось к лучшему, но многое другое — к худшему.

Хорошие новости заключаются в том, что в среднем пожилые люди живут гораздо дольше, имеют лучшее здоровье и больше возможностей для развлечений и много реже испытывают горе в связи со смертью своих детей, чем когда-либо за всю предыдущую историю человечества. Средняя ожидаемая продолжительность жизни в 26 развитых странах равняется 79 годам при самой высокой в Японии — 81 год: примерно вдвое больше, чем у народностей, ведущих традиционный образ жизни. Хорошо известны причины такого резкого роста продолжительности жизни — меры общественного здравоохранения (такие как снабжение чистой питьевой водой, появление сеток на окнах и всеобщая вакцинация) плюс современные медикаменты и более рациональное распределение пищевых ресурсов для борьбы с голодом (о чем будет идти речь в главах 8 и и). А также (хотите — верьте, хотите — нет, даже несмотря на две мировые войны) пропорциональное снижение военных потерь в государствах по сравнению с традиционными сообществами (глава 4). Благодаря современной медицине и возможности путешествовать качество жизни стариков теперь гораздо выше, чем раньше. Например, я недавно вернулся с сафари в Африке; 3 из 14 участников были в возрасте 86-90 лет и все еще были в силах выдерживать умеренную нагрузку. Гораздо больше престарелых теперь доживает до возможности увидеть своих правнуков — 57% американских мужчин и 68% американских женщин достигают возраста 80 лет и старше. Свыше 98% родившихся детей в развитых странах выживают в младенчестве и детстве по сравнению с 50% у народностей, ведущих традиционный образ жизни. В результате широко распространенное раньше горе в связи со смертью ребенка в странах Запада теперь приходится переживать гораздо реже.

Хорошие новости особенно заметны на фоне плохих, и некоторые из последних суть прямое следствие демографической ситуации. Численность стариков по отношению к детям и трудоспособным взрослым резко возросла в связи с падением рождаемости и увеличением продолжительности жизни. Таким образом, популяционная пирамида оказывается перевернутой: если раньше было много молодежи и мало стариков, то теперь много престарелых и все меньше детей. Современному поколению не может служить утешением то, что лет через 88 ситуация будет не такой плохой: современная «уменьшающаяся когорта детей станет уменьшающейся когортой пожилых. Например, в беднейших странах мира лиц старице 65 лет всего 2%, а в развитых странах — в десять раз больше. Никогда еще человечеству не приходилось иметь дела с таким большим процентом стариков.

Очевидным негативным следствием этих демографических фактов является то, что нагрузка на общество становится тяжелее, потому что больше престарелых требуют поддержки от меньшего числа работоспособных лиц. Эта жестокая реальность лежит в основе активно обсуждающегося кризиса, грозящего американской (а также европейской и японской) системе социального обеспечения, выплачивающей пенсии вышедшим в отставку работникам. Если мы, пожилые, продолжаем работать, то мы препятствуем получению работы нашими детьми и внуками, как это и происходит в настоящее время. Если же, наоборот, мы уходим на пенсию и ожидаем, что заработки уменьшающейся когорты молодых будут продолжать пополнять фонд системы социального обеспечения, то финансовая нагрузка на трудоспособных станет больше, чем когда-либо в прошлом. И если мы собираемся поселиться с ними и предоставить им поддерживать нас и заботиться о нас, они имеют на этот счет другое мнение. Возникает вопрос: не возвращаемся ли мы к миру, в котором должны будем обдумывать окончание жизни, принятое в традиционных сообществах, — самоубийство с помощью близких, поощряемое самоубийство и эвтаназию. Когда я пишу об этом, я, конечно, не рекомендую подобный выбор; я просто указываю на то, что подобные меры все чаще обсуждаются законодателями и юристами.