– Смешного мало вообще-то, – буркнул Константин.

– Да брось ты! Свои же люди!

Этим восклицанием Мария Антоновна признала мужа.

А признав, сказала то, что носила в себе многие годы:

– Если бы ты знал... Если бы ты знал, как мне было одной плохо...

И был после этого задушевный вечер, а утром Липкина кормила Константина уже не простой яичницей, а свежим куриным супом с молодой картошкой, со всякой зеленью.

Хлопоча, вошла в очередной раз со двора в дом и вдруг беспричинно рассмеялась.

– Ты чего? – спросил Константин.

– Да иду сейчас в дом и думаю: господи, а ведь там мужик сидит... Так странно стало, что даже смешно!

И тут же вспомнила о хозяйстве:

– Три овцы всего осталось, а кудлатые – ужас. Постричь бы.

– Давай постригу.

– Не забыл?

– Этого не забудешь. Я когда-то всё село обстригал. Машинка моя цела?

– Цела!

Липкина принесла электрическую машинку для стрижки, завернутую в промасленную бумагу. И провод-удлинитель нашелся.

Константин отправился стричь овец.

Дело это непростое. Надо овцу поймать, правильно ее уложить или, другой способ, усадить на крестец спиной к себе, прижать голову к своим ногам, стричь быстро, чтобы овца не опомнилась и не начала брыкаться, брать не слишком длинно, но и не настолько коротко, чтобы задеть кожу, да еще всякие шишки и болячки есть под шерстью, отхватишь ненароком – овца ульется кровью.

Со всем этим Константин отлично справился, через полчаса три овцы гуляли голые, а он указывал Липкиной, собиравшей шерсть:

– Ты не комкай. С живота отдельно, со спины отдельно, это же разная шерсть!

– Носки вязать – какая разница? А приемщик берет всё чохом.

– Чохом! Безграмотность!

На этот раз ворчание Константина по поводу недостатков нашей жизни Липкину ничуть не раздражало. Наоборот, она принимала это за норму: мужчина в отличие от женщины просто обязан иметь свое оригинальное мнение о жизни. Женщина же должна ее понимать и принимать такой, как она есть. Без вопросов. (То есть вопросы возникают, но – личные, о себе и близких.)

Увидев такую ловкую работу, Сущева попросила остричь и свою единственную овцу.

Константин не отказал.

12

Константин не отказал и ей, и всем, кто обратил– ся: по селу разнесся слух, что появился замечательный стригаль, а овцы почти у всех ходили кудла-тые.

О Константине до всех было доведено: он бывший муж Липкиной, который стал жертвой врачебной ошибки и считался умершим, но выжил, потерял память от болезни, скитался, потом всё вспомнил и вернулся.

Андрей Ильич, пришедший полюбопытствовать, пожал Константину руку и спросил:

– Кроме стрижки еще что-то умеете?

– Я много чего умею.

– Вступайте к нам в ОАО. Будете официально работать.

– Я не против.

– Тогда, не откладывая, жду сегодня с заявлением и паспортом.

Константину это не понравилось.

– Не знаю. Я еще подумаю. Я, может, индивидуальной трудовой деятельностью займусь.

Андрей Ильич тут же обиделся:

– Дело ваше!

Вечером Липкина кормила Константина ужином, хлопоча вокруг так, как обычно хлопочет жена, ублажая утомившегося мужа.

– Говоришь, болеешь, а сам вон как... – сказа-ла она.

– Одно другому не мешает. Только не думай, что я теперь буду с утра до вечера горбатиться.

– Господи, да хоть ничего не делай! Нам двоим много, что ли, надо...

Поужинав, Константин захотел пройтись. Липкина собралась с ним, но он урезонил:

– Маш, неудобно уже. Ходим всё время как с жених с невестой!

Она тут же согласилась:

– Тоже правильно, иди. Мужчина должен один побыть. Иди. Выпей с кем-нибудь, если хочешь. Ты заработал, возьми вот! – и она дала ему денег.

На улице Константин первым делом встретил Ваучера.

– Видел, как ты работаешь: мастер! – похвалил его старик.

– Дело знакомое. У нас это в роду. И дед умел, и отец.

– Чего-то ты путаешь. Отец у тебя с одной рукой был, с одной рукой как стричь? Это невозможно.

– Возможно. Он стриг, а другие держали.

– Ну разве что...

Этот разговор вызвал у Константина нехороший осадок на душе. Он свернул к магазину, а там Гена и Михалыч считали деньги: у них не хватало.

– Угощаю, мужики! – широко сказал Константин. И Шуре: – Как обычно. Коньяк, бутылка водки.

– Две! – тут же уточнил Михалыч.

Константин усмехнулся:

– Нас трое вообще-то. Три.

И, взяв горючее, они пошли к геодезистам отмечать знакомство. При этом Михалыч сразу же убрал инструменты в подпол – чтобы потом не забыть это сделать.

Через час Константин рассказывал благодарным слушателям:

– И тут я соскальзываю – и под бревна! А это верная смерть!

– Почему? Проплыл под водой, в другом месте вынырнул, – сказал Гена.

Константин посмотрел на него с добродушным высокомерием:

– В каком другом месте? В каком другом месте, если вся река на протяжении двадцати километров в бревнах от берега до берега! Залом! А упал-то я с динамитной шашкой. И фитиль уже горит!

– В воде?

– Он везде горит. И в воде, и в снегу. Под землю закопай – всё равно горит. Специальная смесь, пропитанная кислородом! Вы слушайте! Что делать? Тонуть? Взрываться вместе с шашкой? Мысль работает лихорадочно! Я всовываю шашку между бревен. Отплываю, зажимаю уши, чтоб не оглохнуть. Взрыв! И я быстро – в то место.

– Выплыл? – спросил Гена.

– Как видишь!

И Константин продолжил рассказы о своей жизни.

13

Константин продолжил рассказы о своей жизни, но мы их слушать не будем. Замечено: хоть жизнь у людей и разная, но большинство рассказывает о ней одинаково. И вроде интересные случаи, но слушаешь час, другой, третий – и начинает казаться, что ты слышал это от кого-то другого, причем не один раз.

Гораздо интересней послушать, что говорит Наташа, сидя на подоконнике комнаты Нины, видя Нестерова, который идет по улице, направляясь домой, как бы даже и не глядя в сторону дома Нины.

– Может, мне уйти? – с улыбкой спросила Наташа.

– С чего это?

– Ну, он идет, видит меня и не заходит. Мешаю.

– Кто? – Нина выглянула. – А...