— Остановись, — сказал Тремьен. — Он ей понравился.

С другого конца провода я четко услышал вопрос Ронни:

— Что?

— Она также очень любит своего племянника Гарри, а в среду Джон спас ему жизнь. Гарантирую тебе, что она, даже если и напишет критическую статью, никак не унизит его.

Они поговорили еще о чем-то, и Тремьен вновь передал лине трубку.

— Ну хорошо, — более спокойным голосом проговорил Ронни. — Лови шанс, чтобы спасти и ее жизнь.

Я рассмеялся и со вздохом положил трубку.

— Что там произошло? — спросил Тремьен. — Что он говорил?

— Мою книгу собираются издать в Америке. Ну… вероятнее всего.

— Поздравляю. — Он подмигнул, радуясь за меня. — Но это не изменит положение вещей, не так ли? Я имею в виду отношения между нами и ваше пребывание здесь. Вы же продолжите писать мою книгу, или я ошибаюсь?

Признаки обеспокоенности вновь омрачили его чело, и я постарался развеять эти сомнения.

— Я напишу ее. Я сделаю все, что в моих силах, в надежде на вашу положительную оценку моего труда. А вы простите меня, если я начну бегать, скакать и кувыркаться? Я готов взорваться… Ронни сказал, что это только начало. Все это свалилось на мою голову так неожиданно. — Я взглянул на него. — Вы, наверное, испытывали те же чувства, когда Заводной Волчок выиграл Гранд нэшнл?

— Я был наверху блаженства несколько дней. Не переставал улыбаться. Попрыгунчик — как вам это нравится?! Впрочем, ближе к делу. Вы поедете вместе со мной на «лендровере». Конюх Бахромчатого сам прискачет на нем к месту нашего расположения и передаст его в ваше распоряжение.

— Хорошо.

Приятная новость, прозвучавшая из уст Ронни, изрядно приободрила меня, и, хотя это могло показаться нелогичным, на Бахромчатом я чувствовал себя значительно уверенней, чем на Дрифтере.

Это только начало…

Сосредоточиться.

Бахромчатый был моложе, резвее и норовистее, нежели Дрифтер; классическая музыка сменилась залихватским роком. Пока Бахромчатый гарцевал на месте, осваиваясь со своим новым, более тяжелым седоком, я подобрал поводья и на пару дырочек удлинил стремена.

— Там внизу вам нужно будет взять три препятствия, — напутствовал меня Тремьен. — Преодолевайте их на оптимальной скорости и с наиболее выгодной позиции. Помните, что это не реальные скачки, а тренировка. Простой галоп вполсилы. Боб Уотсон составит вам компанию. Бахромчатый достаточно хорошо выполняет прыжки, но любит, чтобы им управляли. Если вы вовремя не дадите ему сигнал к прыжку, он будет колебаться. Не забывайте также, что это вы тренируете лошадь, а не наоборот. Все готовы?

Я кивнул.

— Тогда вперед.

По поведению Тремьена я не заметил какой-либо озабоченности тем обстоятельством, что его половинная доля оказалась в моих неопытных руках, и всячески пытался убедить себя в заурядности стоящей передо мной задачи: дескать, три быстрых прыжка через элементарные препятствия, к тому же и не в новинку мне проходить испытания на мои жокейские способности. На моем счету было уже достаточное количество прыжков, но до сих пор мне ни разу не доводилось исполнять этот прием в седле настоящей скаковой лошади и ни разу я не был так озабочен тем, что из этого выйдет. Сам того не ведая, я прошел путь от неуверенности первых дней моего пребывания здесь до сильного, осознанного желания очутиться у стартового ограждения — в любом месте, на любом ипподроме. Признаться, я завидовал Сэму и Нолану.

Боб дожидался меня у старта на своем гарцующем скакуне. Обе наши лошади, предчувствуя, что им предстоит прыгать, были возбуждены и сгорали от нетерпения.

— Хозяин сказал, чтобы вы скакали по ближней к нему стороне дорожке, — коротко заметил Боб. — Он хочет лучше вас видеть.

Я кивнул, во рту слегка пересохло. Боб умело заставил своего жеребца занять позицию, молча, глазами, спросил о готовности и пустил свою лошадь ускоренным галопом. Бахромчатый спокойно и уверенно занял положение рядом — скакун честно и с удовольствием отрабатывал свой хлеб.

Первое препятствие. Рассчитай дистанцию… дай команду Бахромчатому замедлить шаг… Команду я дал чересчур поспешно, тот немедленно среагировал, и нам пришлось брать препятствие почти с места. Боб был уже далеко впереди нас.

Проклятье, подумал я. Проклятье.

Второе препятствие. Его я осилил более успешно. За три маховых шага до прыжка я подал команду и почувствовал, что лошадь вовремя оторвалась от земли. Доверие ко мне со стороны Бахромчатого было в некоторой степени восстановлено.

Третье препятствие. Я чрезмерно положился на инстинкт лошади, поскольку никак не мог рассчитать правильно дистанцию. Никак не мог решить, где следует убыстрять шаг, а где уменьшать. В итоге я вообще не подал никакой команды, и мы еле-еле перелетели через барьер, причем Бахромчатый изломал копытами все деревянные рамки, я же сполз куда-то ближе к холке… все шиворот-навыворот.

Я доскакал до конца тренировочной дорожки, и мы с Бобом потрусили к тому месту, где нас ждал Тремьен с биноклем в руке. Я не смотрел на Боба: не хотел видеть его неодобрительного взгляда, потому что был уверен, что сделал все паршиво.

Тремьен поджал губы и не высказал своего конкретного мнения. Вместо этого он сказал:

— Вторая попытка, Боб. Вперед.

Мы вновь поскакали вниз к тренировочной дорожке и начали все сначала.

На сей раз мне удалось сжать себя в кулак, и Бахромчатый до самого конца дорожки держался вровень с жеребцом Сэма. Теперь я уже не чувствовал себя таким потерянным, я освободился от внутреннего напряжения и как бы вновь родился. Тем не менее я отдавал себе отчет в том, что эта моя повторная успешная тренировка не идет ни в какое сравнение с проездкой с участием Сэма, которого я лично лицезрел в седле.

Тремьен не проронил ни слова до тех пор, пока «лендровер» не вкатил на конюшенный двор, и только тогда он позволил себе осведомиться, доволен ли я тем, что сегодня сделал. С одной стороны, несомненно, доволен, с другой — не совсем. Единственный вывод, который я для себя определенно сделал, — это то, что утвердился в своем желании участвовать в скачках.

— Я буду стараться и научусь, — уверенно ответил я.

Тремьен промолчал.

Когда мы зашли в дом, он прямиком отправился в контору, откуда до меня доносилось его ворчание, что, дескать, когда у Ди-Ди выходной, найти там ничего невозможно; вскоре он появился в столовой, разложил передо мной на столе лист бумаги и распорядился, чтобы я поставил на нем свою подпись.

Я увидел, что это не что иное, как заявление, содержащее просьбу на выдачу допуска к участию в скачках любителей. Ни слова не говоря, видимо подавившись своей радостью, я с дурацкой улыбкой на лице подписал этот документ.

Тремьен хмыкнул и утащил бумагу назад в контору, но тотчас же вернулся и сказал, чтобы я прекращал свою работу и готовился к поездке на скачки в Ньюбери, естественно, если я ничего не имею против. Он сообщил, что с нами поедет Мэкки, а по пути мы захватим Фиону.