— Мне надо было… переварить… бабушку.

— Так вот оно что…

— Никому не говори. Наш… Намшиль… То есть секрет, да… Щиц?

— Да?

— Как тебя зовут?

Он приблизил губы к моему уху и сказал тихо-тихо:

— Шелдин.

Что-то такое… историческое. Вертелось в памяти, а я не могла вспомнить. Впрочем, какая разница.

— Признаю, у твоей матушки и правда есть вкус. И, наверное… неплохое образование?

Щиц рассмеялся.

— На самом деле это в честь трактира, в котором она познакомилась с отцом. Но тс-с-с! Это наш секрет, ну?

— Молчу… как рыба, — улыбнулась я, — кстати…

— Да?

— Не забудь отправить Маркарет… приглашение. На Летний… Обещала…

И я снова провалилась в сон.

На сей раз — в целительный.

Раньше я с торжеством смотрела на тех неудачниц и неудачников, которые вместо того, чтобы блистать на балу, сидели себе в дальних комнатках и играли со стариками в вист. И вот я на их месте, и совершенно не чувствую себя неудачницей.

Может, потому, что играть в вист с Салатонне и тетенькой — та еще задачка. Интересная.

Может, потому, что для танцев я все еще недостаточно окрепла, и вполне сопоставляла свои возможности. Раньше я могла бы протанцевать всю ночь напролет, а сейчас сомневалась, что меня на один танец хватит. Чем позориться, не лучше ли найти себе развлечение и по силам, и по душе? Благо, компания подобралась примечательная.

Салатонне мухлевал, как бес.

В паре со мной был Щиц, который с завидной регулярностью хлопал «дядю» по плечу и укоряюще кивал на рукава. Салатонне с обреченным видом вытряхивал очередную пару зажиленных тузов и возвращал их в колоду.

Интересно, узнал ли Щиц, что Салатонне бывал в Академии? Это тоже интересно. Но спрашивать я не стала, чтобы ничего случайно не испортить. Сейчас между ними не было неловкости, и Щиц ловил дядюшку на жульничестве так привычно, что я бы лично отнесла эту картинку к семейно-идиллическим.

Надо сказать, Щиц и Салатонне выглядели ровесниками. Я бы его вообще не узнала, если бы, подсев за стол, не услышала от тетеньки:

— Будь знакома, нэй Салатонне.

И ответное:

— Уже тысячу лет, как нэй Устин! Когда же ты запомнишь, Аката!

Щиц хмыкнул.

— Если ты, Эль, думаешь, что ему есть хоть какая-то разница, то не думай. Я с малых лет обучался у него премудростям, и за это время он столько раз менял имена, что мне лично легче просто звать его дядей. — он понизил голос и сказал, будто бы по секрету, — это он перед тайе Акатой рисуется.

— Не хочу я звать его дядей, — буркнула я, — а то как бы чего не вышло.

Салатонне аж виски поперхнулся.

— Да, лучше уж просто «Салатонне», девочка, — откашлявшись, согласился он.

Щиц взял карту, посмотрел на свет. Укоряюще покачал головой. Салатонне принял вид невинный и безмятежный, что с его мальчишечьим обликом, — хоть в этот раз он и выглядел на пару лет старше, чем в прошлый, — смотрелось вполне достоверно.

Тетенька фыркнула.

Щиц здесь был на правах вольнонаемного слуги. Папенька после Элия относился к Щицу с подозрением, и долгие мои объяснения, что это просто друг, который иногда стирает мне простыни, пропали бы втуне, если бы я вздумала упрашивать папеньку устроить ему через градоначальника приглашение. И без того было странно, что он уселся играть с господами, так что руку подняла я.

— Эй, парень, — подозвала я мальчишку, — принеси новую колоду.

И мы начали играть.

Как-то так вышло, что партнерами меняться никто не захотел, хоть это и было против правил; тетенька было подняла этот вопрос, но вскользь и тихонько, скорее для очистки совести.

Столик наш привлекал немало внимания, — еще бы, тетенька на балах появлялась редко, да и не бывало еще такого, чтобы садилась играть с кучкой детишек, бросив своих заклятых подруг из кружка церковных украшений, — но Щиц этого, кажется, и не замечал, Салатонне не придавал значения, а тетенька всячески показывала, насколько ей все равно.

Так что когда к нам подошла тайе Марински, дернулась только я. Хотя это была тетенькина подруга.

— Привет, Аката, рада тебя видеть! Мы играем во-о-он там, и нам не хватает человека…

— Прости, Лайлет, — тетенька с трудом выдавила из себя подобие улыбки, — я хочу побыть с племянницей. В Академии у нас не так много времени, которое можно было бы провести вместе.

— Елания, смотрю, похудела.

А ты поваляйся две недели без сознания в постели, питаясь только бульончиком с ложечки! Похудеешь тут!

Вот ведь… мечтала же об этом когда-то. А толку? Я не выглядела красивой, а скорее нездоровой, как сдувшийся мешок…

Противный был у тайе Марински взгляд. Такой… ощупывающий. Она, я уверена, заметила и мои веснушки, которые оказалось невозможно скрыть никакой пудрой, и выбившуюся из прически прядь, и руки, за которыми я уже очень давно не ухаживала надлежащим образом.

Я встала со стула, вспомнив, как надлежит приветствовать старших. Заодно дала в деталях рассмотреть живот: надеюсь, мою резкую потерю веса не сочтут за признак беременности.

— Здравствуйте, тайе Лайлет, — я сделала легкий книксен и опустила голову.

Девушке на выданье стоило вести себя соответствующе. Хоть я и отвыкла от этого совершенно.

Очень не хватало кончика косы, который можно было бы потеребить. Будь прокляты сложные прически!

Щиц заколебался, вряд ли его кто-нибудь просветил о тонкостях этикета, хотя это и не помогло бы. В его случае единственным рабочим правилом было «слуги с господами в вист не играют», и он его уже нарушил.

Салатонне развалился на стуле, как сытый котяра, и на тайе Марински даже не смотрел. Уткнулся в свои карты так, будто от них зависела судьба мира.

— Не представите своих друзей?

— Нэй Щиц, нэй Устин, — отрапортовала я, — колдуны. Познакомилась с ними на учебе.

Это хотя бы объясняло их возмутительное поведение.

И приврала я совсем немножко…

— Мне кажется, — с раздражением сказала тетенька, — тебя зовут обратно, Лайлет.

— А почему ты не танцуешь, Елания? Ты же так это любила? — Лайлет обожала допрашивать девушек этим своим елейным голосочком.

Где была, что делала, почему танцевала с этим два танца, а с тем три, что же ты почти не заходишь в церковь, ну и подол у твоего платья, на два пальца выше приличного…

Я замешкалась.

— Еленьке нездоровится, — вмешалась тетенька, и добавила резко, — хватит мучить мою племянницу, она на ногах-то еще стоит нетвердо. Ты можешь сесть, Елания.