(ст.112 Устава). Для Российской истории того периода стало весьма показательным, что даже по таким малозначительным правонарушениям закон гарантировал получение при необходимости разъяснений по возникающим в судопроизводстве специальным вопросам независимо от степени общественной опасности исследуемого события. И хотя различия в подведомственности уголовных дел судам вели к некоторым ограничениям, тем не менее, сам институт специальных познаний распространялся на все уголовное судопроизводство в разных его формах.

В уголовный процесс сведущие лица привлекались, как было сказано в ст. ст. 112, 325 Устава,[474] в «тех случаях, когда для точного уразумения встречающихся в деле обстоятельств необходимы специальные сведения или опытность в науке, искусстве, ремесле, промысле или каком-либо занятии». Л. Е.Владимиров, оценивая эту норму Устава, назвал данный перечень «общим постановлением», вполне сознавая, что он не может быть исчерпывающим. «В каких поименно случаях, — писал Л. Е.Владимиров, — должны быть судом вызываемы сведущие лица, закон определить не может: исчерпывающего вычисления таких случаев достичь едва ли можно apriori».[475]

Этот перечень источников специальных познаний, в отличие от всех последующих редакций соответствующих норм российского уголовно-процессуального закона, допуская возможность расширительного толкования, был лишен того недостатка, на который его комментаторы впоследствии часто обращали внимание. Так, в уголовно-процессуальных кодексах РСФСР оказались исчерпывающе представлены специальные сферы деятельности, знания из которых могли быть востребованы. По УПК 1923 года речь шла о специальных познаниях в «науке, искусстве или ремесле», а по УПК 1960 года о «науке, искусстве, технике и ремесле». В них, как видим, не нашлось места для «каких-либо иных занятий», о которых говорилось в Уставе 1864 года. И поэтому такие знания, например, как знания в области любительского спорта, нумизматики, филателии и т. п., не являясь ни наукой, ни техникой, ни искусством и ни ремеслом, формально нельзя было признавать специальными, поскольку они, будучи «иными занятиями», не подпадали под предусмотренный законом перечень, вынуждая выходить из положения вполне традиционным способом. Этот способ, заключался в том, что не всегда удачные формулировки норм уголовно-процессуального закона комментировались сообразно потребностям правоохранительной практики. И был этот ответ, очевидно, вполне оправдан. Прежде всего, с позиций целесообразности, поскольку любое перечисление источников специальных знаний в ограниченном определенными рамками перечне, текстуально выраженном в форме, не подлежащей расширительному толкованию, становилось формальным препятствием для использования в уголовном судопроизводстве знаний, не подпадающих под этот перечень. Отсюда могли возникать известные коллизии с законом, порождаемые нерешенными в нем вопросами, или, по меньшей мере, провоцирующие их постановку. Верно, однако, и то, что принятая Уставом 1864 года редакция перечня источников специальных знаний, предложенная в формулировках ст. 112 и 325, была изменена советским уголовно-процессуальным законом не в лучшую сторону. И сегодня, то ли не найдя пути решения проблемы, то ли руководствуясь особыми соображениями, законодатель в новом УПК РФ 2001 года просто отказался от перечисления источников специальных знаний, сохранив его в прежнем виде только в законе «О государственной судебно-экспертной деятельности в РФ».

Тем не менее, некоторые из положений УУС 1864 года и сегодня представляют интерес как положительный опыт нормотворчества, заслуживающий внимания и открывающий реальные перспективы для совершенствования действующего уголовно-процессуального законодательства.

Обращает на себя внимание то, что для обозначения процессуальных действий, проводимых следователем, и тех, которые регламентировали участие в судопроизводстве сведущих лиц, Устав не делал терминологических различий, обозначая и те, и другие как осмотр и освидетельствование. Эти одноименные процессуальные действия, однако, выделялись в Уставе, образуя самостоятельные подотделы, имевшие соответственно названия: «Осмотр и освидетельствование через следователя» и «Осмотр и освидетельствование через сведущих людей вообще».

Проводимые судебным следователем они характеризовались в УУС как действия, состоящие в восприятии, обращении внимания на видимые особенности осматриваемых предметов, местности, следов (ст. 318). В свою очередь к освидетельствованию, проводимому сведущим лицом (ст.333), законодатель относился как к процессуальному действию, имеющему исследовательский характер, и этим своим качеством напоминающему современную экспертизу. По крайней мере, в статье 332 Устава был предусмотрен один из важнейших атрибутов современной процедуры назначения судебной экспертизы: обязанность судебного следователя «предложить сведущим людям словесно или письменно вопросы, подлежащие разрешению». И хотя Устав осмотры и освидетельствования «через сведущих людей» экспертизой не называл, именно как экспертные они воспринимались участниками уголовного судопроизводства[476] и учеными-юристами того времени.[477] В конце ХIХ начале ХХ века ни у кого не вызывало сомнений, что правила «осмотра и освидетельствования через сведущих лиц», предусмотренные упомянутыми статьями Устава, и являлись теми правовыми нормами, которыми регламентировалось производство экспертных исследований.

Тем не менее, эти процессуальные действия, производимые сведущими лицами, имели и существенные отличия. В частности, названный наряду с освидетельствованием осмотр, составляя первый и необходимый этап его работы, имел цель не только дать возможность сведущему лицу (эксперту) подготовиться к предстоящему освидетельствованию (экспертизе), но и восполнить пробелы предварительного осмотра предметов (ст. 333), который обязан был проводить судебный следователь прежде, чем передать их сведущему лицу для исследования (ст. 330 УУС). Это положение Устава стало примером первой законодательной регламентации права эксперта выходить за рамки поставленных ему на разрешение вопросов,[478] и сегодня известно нам как право эксперта на инициативу.

Видимо в силу тесной взаимосвязи непосредственно с экспертным исследованием осмотр, проводимый сведущими лицами, в отличие от освидетельствования, не получил подробного освещения в тексте Устава. Однако, уже из названия соответствующего подотдела УУС можно заключить, что под осмотром «через сведущих людей» подразумевалось следственное действие, проводимое самостоятельно экспертом по заданию следователя. Без такого осмотра практически ни одно экспертное исследование не могло обойтись, предваряя экспертизу вещественных доказательств, документов, других предметов, живых лиц или трупа.

Идея Устава 1864 года проводить экспертный осмотр как самостоятельное процессуальное действие, имеющее цель выявлять признаки предметов, на которые судебный следователь внимания при предварительном его осмотре не обратил, могла бы стать весьма интересной и перспективной для реализации в современном уголовно-процессуальном законе.

Однако, начиная с первого УПК РСФСР 1923 года, и до сегодняшнего дня, мы говорим об экспертном осмотре только как об этапе подготовки к уже назначенной и принятой в производство экспертизе. Между тем, посредством экспертного осмотра, избавленного от обязательной процедуры вынесения постановления о назначении экспертизы, можно было бы решить целый комплекс вопросов, и, прежде всего вопрос о выявлении на базе использования специальных знаний новых фактических данных, новых доказательств. Обнаружение экспертом новых признаков осмотренных им предметов, помогло бы следователю не только окончательно определиться с