убедиться что они имели крупные, хотя и не очень заметные на первый взгляд, отличия. Нет пока документальных данных, которые подтверждали бы, что в этих отступлениях обозначилась рука Сперанского, но предполагать это возможно в виду эпизода случившегося по поводу присяги же на самом сейме, о чем будет в своем месте рассказано. Составители не посмели, или Сперанский не допустил буквального и явного применения шведской конституции.

Особенности присяги 1809 г. заключались в следующем.

А. Присяга маршала:

По конституционной формуле он назывался ламдмаршалом, т. е. предводителем всего съезда государственных чинов (LandMarshalk wid thetta allmänna Riksens Möte); в настоящем случае он назывался только маршалом дворянства (maréchal de la noblesse), что, конечно, вполне видоизменяло характер деятельности и значение маршала, и приближало в некоторой мере к русским предводителям дворянства на дворянских или земских собраниях.

В присяге Де-Геера говорилось о назначении его в звание маршала «милостью Е. В. Императора России и Великого Князя Финляндии, моего Государя». В конституционной присяге о милости не говорилось; там было право, обусловленное прежними узаконениями.

Наименование Александра! со стороны Де-Геера и других присягавших теперь лиц своим «Государем (mon maitre)» свидетельствовало, что они сознавали и признавали уже себя его подданными, не иначе конечно как в силу присяги русскому Государю, безусловно принесенной финляндцами в предыдущем году, в мае и июне месяцах.

Главнейшее же и самое существенное различие присяги Де-Геера от конституционной шведской заключается в определении обязанностей маршала на сейме. И та и другая говорят об охранении прав короны; но какой короны? На прежних шведских сеймах обязательство присяги относилось к короне шведской, готской и вендской. О провинции Финляндии даже не упоминалось ни в титуле, ни в присяге, потому что ни короны, ни престола финляндских никогда не было; было лишь звание, титул герцога или великого князя финляндского, с которым не было связано собственно никаких прав; после Карла XII не было и титула. Таким образом, корона шведская безусловно устранялась. Оставалось охрана прав короны только русского Императора, пред которою Де-Геер и мог себя обязывать. Но по русскому государственному праву российский император есть государь неограниченный и самодержавный. Неограниченный, воля которого не. стеснена теми или другими нормами, поставленными выше его власти. Самодержавный, то есть не разделяющий своих верховных прав ни с каким установлением или сословием в государстве; каждый акт его воли получает обязательную силу независимо от согласия, одобрения или утверждения другого установления. Финляндия вошла теперь в состав Российской империи как составная её часть, «в чреде народов ее составляющих», и к ней неизбежно применялся общий принцип неограниченной и самодержавной верховной власти. Этих оснований прерогатив русской «короны» не могли Де-Геер и другие не иметь в виду. Какие бы либеральные и даже конституционные проекты не лелеял в это время Сперанский, но то были только проекты, мечты и мысли, хотя бы и обменивавшиеся между ним и Императором Александром. В законе же и в жизни оставался неизменно вековой исторический принцип безусловного самодержавия.

Весьма веское подтверждение такого взгляда представляет дальнейшая редакция обеих присяг. Шведская конституционная присяга обязывала маршала охранять права и преимущества сословий по точно определенным и перечисленным законам, составлявшим действовавшую в Швеции конституцию, именно по «незыблемо, присягою утвержденной, Форме Правления от 21-го августа 1772 года и по постановлению риксдага от 24-го января 1617 г.». Де-Геер напротив обязывался охранять привилегии дворянства и преимущества сословий «сообразно их конституциям (т. е. уставам и учреждениям), имеющим силу, и основным законам, утвержденным Е. Величеством Императором. Такие оговорки, конечно, лишали новейшую присягу того категорического и определенного характера, которым отличалась присяга по шведской конституции. Если бы имелось в виду сохранить незыблемо все постановления этой последней, то нужно было или вполне остаться при её формуле, или же обойтись без вставки слов «имеющих силу» и «утвержденным Е. И. Величеством». Тогда формула присяги приняла бы вполне определенный вид: буду охранять права короны, привилегии дворянства и права сословий сообразно их уставам и основным законам. Внесенные же в присягу Де-Геера ограничительные выражения совершенно изменяли положение дела, на которое покорение Россией не могло не наложить неизгладимой печати, и в сущности все оставлялось на волю Императора Александра. Они могли бы иметь силу и значение в единственном случае, если бы Император Александр особым законодательным актом установил: какие именно уставы или «конституции» сословий он признает «имеющими силу» и какие именно «основные законы» им утверждаются. Но этого не было. Не зная очевидно не только в подробности, но и в общих даже чертах сущности этих привилегий и основных законов, русское правительство не решилось, а может быть и прямо не желало утвердить узаконения, коими власть Государя была бы ограничена в отношении покоренной провинции, и даже делалась прямо невозможною.

Довольно взглянуть на закон 21-го августа 1772, известный под именем Формы Правления и упоминаемый в конституционной шведской, присяге, для того, чтобы видеть его несоответствие с положением России и её Монарха. § 1 говорит: единство в религии и богослужении суть твердейшие основания правления благоустроенного, единодушного и неразрушимого. Вследствие сего король, все особы при должностях находящиеся и все подданные должны следовать впредь, как и прежде сего было, слову Божию, в пророческих и апостольских преданиях содержащемуся, и истолкованному христианскими символами, катехизисом Лютера и аугсбургским исповеданием, и наконец как упсальским синодом утвержденному, также и решением государственных чинов одобренному. § 2. Король должен управлять государством сходственно с постановленными в Швеции законами и пр. § 3. В отношении престолонаследия не должно быть учинено ни малой перемены против условия, составленного и одобренного в Стокгольме в 1743 г., соглашения, подписанного в Вестерасе в 1544 г. и норкёпинского договора 1604 г. — В другом законе, «Акте Соединения и Безопасности» 1789 г., составляющем также основу шведской конституции, п. 2 установлял, что король в высшем суде имел только два голоса. 8-й п. повелевали «все шведские государи при вступлении на престол должны собственноручно подписать этот «Акт Соединения и Безопасности», и пояснял далее что «всякое покушение к малейшей перемене, равно толкование или исправление буквального его смысла совершенно возбраняется». Это воспрещение было обязательно для короля.

Эти же соображения надо отнести и к обязательству маршала руководиться в исполнении должности своей, как значится в присяге Де-Геера, «правилами и уставами», но без точных указаний какими именно, между тем как в конституционной присяге в такое руководство прямо преподаны постановления рыцарского дома от 1626 г., утвержденные в 1778 г.

Б. Относительно особенностей присяги епископа Тенгстрёма в общем должно сказать то же самое, что и о присяге Де-Геера. Назначение Тенгстрёма оратором духовного сословия последовало также по милости русского Императора (par la grâce