– А нельзя съездить в Падую? Там есть «Капелла Скровеньи», ее расписывал Джотто!

– Да? Я не слышал или не помню, это интересно?

– Это очень… – Глаза у Кати загорелись, но она вдруг засмущалась: – Мне так неудобно, я все только по книгам знаю…

– И что Джотто? – Андрей обнял ее за плечи.

– Эти фрески считаются шедевром раннего Возрождения. Даже то время называется «Эпоха Данте и Джотто»… Это небольшая церковь начала четырнадцатого века, можно посмотреть в Интернете…

– Почему ты все время смущаешься? Хочешь, завтра и съездим? – Андрей откровенно ею любовался.

– И еще я бы очень хотела на гондоле прокатиться, – показала Катя на ряд длинных черных гондол, колышущихся в ограждениях из кольев и затянутых чехлами.

– Обязательно! Совсем забыл, сегодня же вечером!

– И ты обещал на могилу Бродского! И в Палаццо Дукале!

– Ура! – Андрей тянул Катю за руку, увлекая в ближайший совсем узкий проход между домами. Прижал ее и, понарошку глянув по сторонам, поцеловал быстро. – У нас море приятнейших дел!

Они вышли на площадь Сан-Марко. В дальнем конце золотые мозаичные фрески собора слепяще отражали вечернее уже солнце. У кофеен с уличными столиками и стульями стояли небольшие деревянные сцены, на которых играли несколько оркестров.

Солнце быстро садилось. Она пила кофе из маленькой тяжелой чашечки, он – граппу. Между столиками гуляли голуби.

На четвертый день Катя позвонила Насте.

– Катька, ты где? Я обыскалась…

– Я тебе звонила весь Новый год, и потом… – оправдывалась Катя. – Я не в Москве.

– А где? В Белореченске?! – с испугом спросила Настя.

– Нет, потом скажу…

– Ничего себе, что за тайны, сестра?! Тут такая фигня… Да где ты вообще, что-то я не врубаюсь?!

– Я за границей, вернусь через несколько дней…

– За границей?! А с кем?

– С Андреем.

– Даже ничего не сказала, подруга, называется…

– Я сама ничего не знала, – оправдывалась Катя.

– Да у меня тут новости – говно. Мать бабу Дину сдала в дом престарелых. – Настя замолчала.

– В дом престарелых? – не поверила Катя.

– Ну, я тоже в шоке! Еще до Нового года, я, конечно, свинья, не звонила бабуле две недели почти, тут у меня тоже хренота – она бы догадалась… – Настя тяжело замолчала. – Что мне делать? Ехать? Денег нет ни хрена…

– Ты как себя чувствуешь? Была в консультации?

Настя помолчала, потом заговорила нехотя:

– Не знаю, нормально чувствую, тошнит, как алкаша… – Она нервно вздохнула. – Да сейчас какая консультация? Я бабу Дину найти не могу, уже пять штук этих престарелых домов обзвонила… да еще и говорить не хотят, козлы. А ты в какой стране, в Турции?

– Нет… в Италии.

На том конце трубки замолчали.

– Ладно, сами тут разберемся, пока, давай! – и Настя повесила трубку.

Катя выключила телефон и молча глядела куда-то в безмятежное голубое итальянское небо за лагуной. Подавая резкие короткие гудки очередная белоснежная круизная громада делала маневр. Счастливая пестрая публика высоко, на верхней палубе, разглядывали венецианские крыши, показывали что-то друг другу и махали приветливо сверху маленькими руками.

– Что-то приключилось? Эта твоя Настя прямо притягивает к себе всякую дрянь.

– Да? – рассеянно ответила Катя. – У нее бабу Дину родная дочь в дом престарелых сдала. Как же так? Свою мать сдала…

– Кать, мы начинаем опаздывать, собирайся.

– Да-да, сейчас. У Насти ближе бабули никого нет.

– Надень то, светлое платье, да не горюй ты, Настя съездит, заберет ее обратно.

– Да, конечно… – Катя замерла, – тогда ей надо будет в Белореченске жить. А она хотела в Москве.

– Ну и что? Кать, рядом с оперой отличный винный бар, там поговорим!– Андрей доставал из шкафа новое вечернее платье.

– Тебе неинтересно про Белореченск. А там люди живут.

– Пусть они сами об этом подумают. Как живут и почему так живут?

– Это правильно, но просто подумать о них. Только подумать… старики, дети!

– Держи! – Андрей аккуратно подал платье.

Катя взяла, положила на кровать и стала снимать халат:

– Андрей, не смотри, иди туда, пожалуйста!

– А мне нравится, как ты раздеваешься. У тебя руки очень ловкие …

– Ну, пожалуйста, я не могу так… – Катя запахнула халат. – У меня все время такое ощущение, что на мне мои старые драные трусы, в которых я приехала в Москву.

– А по-моему, ты вообще без трусов!

– М-м-м-м!!! – Катя сердито затрясла головой. – Пожалуйста?!

– Ладно-ладно! – Андрей вышел на балкон, не закрыв дверь.

– Я тебе об этом столько рассказывала, а ты все не поймешь!

– О чем?

– В Белореченске нет работы. На что она будет жить?

– Жила же как-то…

– Застегни мне, пожалуйста… – Катя надела платье и встала спиной.

Андрей застегнул крохотные пуговки, повернул ее к зеркалу, прищурился оценивающе:

– Шикарно! Вернемся в Москву, что-нибудь придумаем. Не горюй! Это как далеко от Иркутска, я забыл?

– Триста километров. – Катя, глядя в зеркало, чуть добавила теней на веки. – Может, правда, ты что-то придумаешь? Мы здесь столько денег тратим. Давай сегодня не будем ужинать! – Она повернулась к Андрею. – На один наш ужин в Белореченске можно два месяца жить! Нет, правда, Андрей, два месяца, я подсчитала! – Она одернула рукой короткое платье, обтягивающее стройные крепкие ноги. – Не очень коротко?

– Нет, – качнул Андрей влюбленным взглядом. Он держал наготове ее новый длинный плащ.

Они дошли до «Фениче» и сели в просторном баре. Площадь была совсем маленькая, как будто задавленная домами. Уютно светили желто-розовые фонари. Театр чуть возвышался, чтобы войти в двери, надо было подняться широкой беломраморной лестницей. Перед входом венецианская публика собиралась к спектаклю. Люди очень небедные, строго и стильно одетые, они держались с неторопливым благородством. Обнимались аккуратно, дважды целовали воздух рядом со щекой. С достоинством склоняли головы и приподнимали шляпы. Они совсем не были похожи на темпераментных итальянцев, но больше на актеров, разыгрывающих таинственное для окружающих действо.

Андрей выбрал вино и держал Катю за руку. Разглядывал ее с нежностью. Ее красивая крепкая ладошка казалась детской в его руках. Катя, не отрываясь, смотрела на венецианцев. Что-то разгадать в них хотела.

– Жизнь загадочна, – Андрей мягко помял Катину руку. – Кому-то всегда достается больше, кому-то лучшее, а кому-то ничего. Твоей Насте – ее проблемы, этим вот людям – их. – Он улыбался одними глазами. – Все бы хотели такую девушку в жены! Но ты одна!