Первое, с чем сталкивался нелегальный работник в Китае, это с существовавшей там оплатой труда рикш, носильщиков, ресторанной и домашней прислуги. Все, за исключением прибывших из Советской России, платили указанным категориям китайцев гроши. Советские же представители были слишком щедры, и эта щедрость с первых шагов пребывания в Китае расконспирировала нелегальных работников.

Рикша, который привозил с вокзала в гостиницу иностранца и за свой труд вместо положенных 40–50 центов получал доллар, от гостиницы уже не отходил, а оставался ждать щедрого пассажира, чтобы вновь заработать. При этом он рассказывал своим коллегам, что привез большевика. Кроме того, рикша должен был еще заплатить за право стоять у гостиницы постовому полицейскому, конечно, объяснив и ему, почему он это делает.

И как только «щедрый» пассажир появлялся в дверях гостиницы, на него набрасывались все стоявшие здесь рикши с предложением услуг, при этом поднимался невероятный шум, а часто и завязывалась драка. Попытки уйти пешком не давали желаемых результатов. За незадачливым нелегалом увязывались пять-шесть рикш со своими двухколесными колясками, которые, продолжая ругаться, поминутно забегали вперед с настойчивым предложением своих услуг.

Шум у гостиницы и сопровождение европейца рикшами по улице приводили к тому, что щедрый пассажир попадал под наблюдение.

Чрезмерные чаевые, даваемые гостиничной прислуге, в Китае также были большой редкостью. Удивительнее всего было то, что чем больше китайской прислуге давали на чай, тем хуже она к таким жильцам относилась. Неопытному человеку могло показаться, что прислуга, получив щедро на чай, будет и вежливее, и обходительнее с ним. Однако стоило только повнимательнее присмотреться, как бросалась в глаза сначала какая-то снисходительность, а потом и вызывающая небрежность. Нужно было знать, что в гостиницах на чай нужно было давать только старшему бою, который уже сам распределял полученные деньги между младшими боями.

Нелегальный работник в отношении оплаты домашней прислуги ничем не должен был отличаться от других

иностранцев. Это было очень важно для конспирации, так как китаец мог понять и переварить все, что угодно, но только не расточительность. Повышенная оплата китайцу казалась подозрительной и даже опасной, он старался доискаться причины такой щедрости, советовался с кем ни попадя, прибегая при этом к немилосердному вранью и все время преувеличивая получаемые суммы. Ясно, что это вызывало со стороны властей сначала подозрительность, а потом и слежку за незадачливым посланником Советской России.

В пекинском полпредстве в целях пропаганды нового социалистического образа жизни для боев была установлена помесячная плата в полтора раза выше, чем в других иностранных посольствах, установлен 8-часовой рабочий день, и один день в неделю был выходным. И несмотря на то что среди боев велась усиленная политическая и просветительная работа и многие из боев считались коммунистами, они никак не могли уразуметь, почему им платили за выходной, хотя они в этот день не работали. Любопытно, что среди рикш, стоявших у ворот посольства, и полпредских боев утвердилось мнение, что большевики потому щедро платили, что у них деньги не свои, а ворованные и поэтому с них можно и должно было брать за все возможно больше.

Не так просто обстояло дело и с китайскими нищими, которым на улице ни в коем случае не следовало давать милостыню. Давший один раз всякий раз был обречен на «эскорт» толпы нищих, которые преследовали его, куда бы он ни пошел. Отделаться от преследования подачкой значило усугубить положение, так как следовало оделить всех, а стоило только остановиться и начать давать деньги, тут же из-за каждого угла начинали возникать все новые и новые страждущие.

Лучшим способом отделаться от приставаний нищих на улицах было проверенное средство – через боя давать ежемесячно старшему нищему (существовали и такие в иерархии попрошаек) на улице проживания небольшую сумму денег.

Китайская полиция часто использовала нищих или одетых в лохмотья филеров для слежки за подозрительными лицами. Эту слежку очень трудно было обнаружить, так как нищие разбивались по участкам и не могли заходить на чужую территорию. Поэтому за наблюдаемым при попадании его на «чужую» территорию следовал новый нищий, который, прося милостыню, даже и не скрывался от объекта наблюдения. Нужно было очень хорошо знать все уловки нищих, чтобы разобраться, просят у вас милостыню или за вами следят. Поэтому лучше всего было откупиться от попрошаек, но если и после этого за вами на протяжении двух-трех улиц продолжали идти нищие, это могло означать только одно – за вами началась слежка.

Расконспирировались советские работники не только своей щедростью, но и неумением одеваться и пренебрежением местными правилами «хорошего тона».

В Китае европейцев было не так уж много. Поэтому на них обращалось больше внимания, хотя бы в силу того, что «они приметнее». Здесь все привыкли видеть европейцев всегда чисто и аккуратно одетыми сообразно требованиям моды. И все, кто был одет небрежно или не по сезону, являлись исключением, и для таких в Китае установилось название «русский большевик». Именно большевик, так как русские белогвардейцы одевались либо под европейцев, либо ходили в лохмотьях.

Неумение одеваться ни в одной стране так не бросалось в глаза, как в Китае, и это требовалось учитывать каждому нелегальному работнику. Часто бывало, что наш работник был одет вполне прилично и даже по моде, но костюм на нем сидел так небрежно, что сразу выдавало в нем «русского большевика». Особая небрежность у советских работников проявлялась в завязке галстуков и их расцветке.

В 1926 г. один из инструкторов, «дельный работник по линии ОШУ», приехал в Пекин в закрытом френче. В Пекине купил костюм и вместо верхней рубашки под пиджак надел ночную сорочку типа «гейша». Приколол булавкой галстук и в таком виде днем пришел в полпредство. Другой наш сотрудник пришел обедать в столовую фешенебельной гостиницы в пижаме. По требованию обедавших здесь иностранцев ему было предложено покинуть столовую.

В 1926 г. на японском пароходе, следовавшем от Дайрена до Шанхая, сотрудник пекинской центральной резидентуры И. В. Лебедев стал невольным свидетелем следующего инцидента. Публики на пароходе было очень много, и среди пассажиров, как установил он сам, было еще двое русских, ему незнакомых. Паспорта какой иностранной державы были у «товарищей», Лебедев не знал. Во время первого обеда эти двое «иностранцев», не зная названия блюд по-английски, после закуски показали бою на первый номер. Слуга принес суп. Съев его, «иностранцы» вновь ткнули в карточку. Им снова принесли суп. Боясь еще раз заказать то же блюдо, они ткнули наугад в конец карточки. Им принесли фрукты. Прибывшие на заграничную работу русские, смущенные еще больше, быстро съели по груше и ушли из столовой.

Как только «иностранцы» появились в столовой во второй раз, бои сразу принесли им по два супа и десерт. Сконфуженные «иностранцы» поспешно съесть поданные блюда, ушли в свою каюту и больше оттуда не выходили. На палубе и в столовой долго еще острили по поводу того, как обедали «два большевика». И где бы они после этого ни встретились со своими попутчиками, кличка «большевик» присохла к ним намертво. Ясно, что если эти двое русских ехали на нелегальную работу, то к ней лучше было и не приступать.