Выпутавшись из платья окончательно, позволила ему сползти обручем на еще плоский живот, прижимаясь голой кожей к обнаженной груди моего икинжи, который продолжал игнорировать рубахи и вновь, согласно традициям, проколол сосок.

Я до сих пор не могла утолить жажду по их прикосновениям и продолжала чувствовать властную страсть, тянувшую меня навстречу им так, будто умела летать. Только с ними, только так. Каждый раз мне требовалось немедленное доказательство их любви, на которые мужчины никогда не скупились, и сегодня жадничать не собирались.

Качнув бедрами по ткани брюк, недовольно поморщилась, отчего икинжи тут же понятливо приподнял меня в воздух, избавляясь от мешающей одежды быстрее, чем кто-либо. Будучи к нему лицом к лицу, я всеми частичками кожи впитывала ту секунду, когда крепкая пульсирующая плоть толкнулась внутрь, растягивая меня под себя, как в первый раз.

Смотрела и дрожала от того, как затянуло туманом яркие глаза и как мужской суровый рот дрогнул в рыке, прижимая меня так тесно, что ягодицы обожгло о чужую кожу.

— Обожаю быть в тебе. Никогда не устану это повторять.

— Я знаю, знаю…

Поцелуи Корвуса загорелись на голых плечах, сопровождаемые новым глубоким толчком. Мне так хотелось закрыть глаза, что я все же опустила ресницы, позволяя себе провалиться в чувственность, не потухшую за столько лет нашего брака.

Я любила.

И любила так сильно, что временами задыхалась от нахлынувших чувств, мечтая вжать жадные пальцы в горячую смуглую кожу мужей, бессильно пытаясь доказать свою любовь и преданность, показать ее безграничность.

За спиной зашуршала ткань, подсказав, что коджа не останется в стороне, и голую кожу тут же обожгло его прикосновением, дав мне полностью насладиться любимыми тисками.

Даже холод ночной пустыни сейчас не остудил бы мой пыл.

Без устали качая бедрами, я с замершим сердцем разглядывала лицо любимого, оставляющего жадные отметины поцелуев на моих щеках, губах и шее. Вздрагивала от каждого толчка, впиваясь коготками в широкую спину, и доверчиво откидывалась в сильных руках, через некоторое время позволив икинжи передать себя Корвусу, тут же обхватившего меня рукой за талию.

— Я соскучился, кадын моя, — прошипел муж, обжигая дыханием ушко, и требовательно шире развел мои колени, вжимая лопатками в собственную грудь. — Прими меня, пустынница, ответь взаимностью.

Не мучая себя и Ворона секундами промедления, уверенно опустила бедра, позволяя мужчине заполнить себя каменным стволом в одно порывистое движение.

Волосы, рассыпавшиеся из прически, дрогнули вместе со мной. Жалобный стон. Но ослепившая жадность отказывалась впускать усталость, и чуть отклонившись вперед, я требовательно сжала основание мужской гордости оставленного без внимания Шаана пальцами, вырвав из мужа хриплый рык.

Прерываться сейчас было немыслимо. Качнув ладонью в такт новому толчку, я удовлетворенно зашипела, ловя ритм, трогая, гладя, исследуя.

Жадно поддавалась движению мужских бедер, раскачиваясь в ответ и словно бы танцуя знакомый только нам троим танец, в котором безрассудно сгорала, зная, что завтра восстану из пепла вновь.

Раз за разом, минута за минутой тянулась сладкая пытка, позволяя мужчинам меняться без лишних слов, не давая мне времени опомниться. Только когда Корвус зарычал, сжимая мою шею в ладони и мелко затрясся, я наконец признала, что на грани, и мой бастион вот-вот падет.

— Шаан. Я сдаюсь, — вновь оказавшись на коленях икинжи, прохрипела, чувствуя, как онемели пальцы, отозвав всю кровь вниз живота, который кипел, пытаясь угнаться за удовольствием.

Громкий хлопок по ягодицам напомнил о неуемной любви мужа к моей заднице, ошпаривая голую кожу кипятком и подталкивая к финалу.

— Тогда говори, кадын.

Череда сильных толчков подбрасывал меня не только вверх, но и в небо, приближая сверкающие на черном полотне звезды. И то, что мужчина моего признания не понял, только больше разжигало страсть, заставляя припухшими губами глухо шептать его имя и рвущиеся наружу слова.

— Это твоя дочь… — выдохнула и рассыпалась, проваливаясь в пламя, охватившее тело.

Мышцы словно скрутились петлями, нервы вытянулись, сжались пальчики на ногах, а горло сперло сгоревшим воздухом. Муж крепче сжал меня в своих объятиях.

— Твоя дочь… Шаан…

— Кадын, — прохрипел он, резко наматывая волосы на кулак и вынуждая подставить губы для неумолимого поцелуя, в котором было все.

И благодарность, и преданность, и вся нежность и страсть, что мой икинжи нес из года в год, щедро одаривая меня.

Чувствуя, что он последовал за мной, я устало растеклась по мужской груди, с трудом поднимая потяжелевшие ресницы. Кожа горела огнем, ноги предательски дрожали, а прилившая к пальцам кровь разрешала чувствовать под собой горячую кожу, покрытую мурашками и старыми шрамами.

— Благослови тебя богиня, моя женщина, — прошептал Шаан, вновь принявшись качать меня в своих руках, как сокровище. — Благослови за все, что ты мне подарила.

— Ты наверняка хотел сына…

— Глупая, — улыбнулся он, судя по голосу. — Я хотел дочь. Маленькую принцессу, как ее мать. Чтобы наряжать ее в красивые платья, заплетать косы и отгонять ухажеров. Я долго ее ждал, очень долго…

— Мы долго ждали, — не оставшись в стороне, Корвус оставил метку теплого, полного нежности поцелуя, трогательно принявшись собирать пряди в косу. — Ты щедра, женщина моя, решив подарить нам дочь.

— Ничего я не решала… Так просто… получилось.

— Кадын-кадын, — усмехнулся Ворон. — Ты захотела, богиня позволила. Столько лет не хотела детей, все ждала, когда Серпент подрастет, а сейчас, видимо, решилась… Вот и получилось. Закон пустыни, Лирель.

Задумавшись, не спешила спорить, понимая, что муж, в общем-то, прав.

Я правда волновалась и тревожилась за сына, опекая его с усердием мамы-медведицы, за что не единожды бывала отчитана мужьями, считавшими, что пустынников так воспитывать не нужно. А когда он отправился на уроки, мечтая научиться управляться с кинжалами, как отцы, я, видимо, призналась себе, что пора его отпустить и позволить взрослеть — так, как положено здесь, на нашей земле.

Не привыкла. За десять лет так и не привыкла к тому, что пустыня все знает лучше, чем те, кто в ней живет.

— Так что она, — Шаан опустил ладонь на мой живот, согревая теплом и заботой, — мой подарок от тебя. От пустыни и богини. Обещаю хранить его и заботиться.

— Мы обещаем, —