– А тебе? – подловил рассказчика молодой стражник.

– Что «мне»?

– Тебе верить можно?

– Экий ты языкастый, – Лоуренс дружески потрепал юношу по волосам. – В рот палец не клади.

Охотники рассмеялись; Заред тоже улыбнулась. Неожиданно она поймала взгляд Рогана. «Вот уставился, – подумала девушка, – того и гляди, дыру протрет».

– Эллия устроилась работать в один из двух борделей, процветающих в Солине, – вернулся Лоуренс к своей истории. – Быстро нашла общий язык с его владельцем, толстяком Фэтом. Прикинувшись сиротой, потерявшей обоих родителей, и пустив для убедительности слезу, легко уболтала хозяина принять ее на работу.

Законов, ограничивающих возраст работающих в домах терпимости девиц, не существовало, и хозяин был несказанно рад заполучить совсем еще молоденькую девушку, почти подростка.

Эллии показали ее номер и объяснили, что сегодня она вольна заниматься чем пожелает, но завтра к полудню обязана спуститься в гостиную и ждать своего первого клиента. Юная мстительница, ограничиваясь простыми ответами «да» или «нет», слушала Фэта, внимала дружеским советам Ирмы, старшей среди работающих в борделе девиц, и всем своим видом производила впечатление забитого, покорного подростка. Но как же сильно ошибались те, кто так думал!

Невозможно передать словами, что чувствовала в тот вечер прекрасная дочь архивариуса; она была совсем одна в этом чужом, жестоком и равнодушном мире. Ей неоткуда было ждать помощи, не на кого надеяться. Чтобы хоть как-то справиться со сжигающей ее тоской, девушка начала вести дневник. Каждое утро Эллия записывала туда все, что с ней случилось за день.

Расчет оказался верен. Хорт все-таки обратил на нее внимание. В их первую и единственную ночь она подлила военачальнику в вино медленно действующий яд и, пока тот спал, покинула «Вечернюю звезду».

Девушка оставила в ящичке стола все свои вещи и заработанные деньги. У толстяка Фэта не было необходимости искать беглянку.

Хорту оставалось жить две недели. Изо дня в день кровь в его жилах сгущалась все сильнее, пока не застыла совсем. Эти нескончаемые четырнадцать дней боли и страдания стали местью Эллии за убитого отца, за сожженный город и разоренную страну. Перед смертью Хорт попросил позвать к нему духовника и впервые покаялся.

Умер бывший генерал на рассвете. Его сожгли в тот же день, а прах развеяли по ветру. «Вечернюю звезду» вскоре закрыли. Видимо, Хорт все-таки догадался, кто его отравил, и успел шепнуть куда надо. С тех пор в Солине остался только один бордель.

Тронутые печальной историей Эллии, охотники молча смотрели на тлеющие в круге огня угли. Заред стало невыносимо грустно. Она вспомнила прошлое: родителей, последний год – скоротечный, как грибной дождь, день своего рождения. Воспоминания, словно цветные картинки, сменяли друг друга в пестром калейдоскопе памяти, и, когда он остановился, Корвин неожиданно вспомнила Ланса: «Иногда мне кажется, что я ему небезразлична, а порой он выглядит совершенно чужим».

Поужинав, Заред спустилась к озеру и, зачерпнув холодной воды в ладони, ополоснула лицо.

– Устала? – раздался сзади голос Рогана.

– Немножко, – призналась Корвин.

– Тут уже недалеко.

Заред постаралась улыбнуться. Взгляд верного спутника, встретив ее глаза, просветлел, черты лица смягчились. Повинуясь какому-то внутреннему порыву, Роган наклонился, сорвал несколько пушистых цветов-шариков, застыл в нерешительности, словно пытался вспомнить что-то оставшееся в прошлой жизни, и тут же поспешно выбросил только что сорванные цветы в поседевшую от дождя траву.

– Я тоже валюсь с ног от усталости, – он потер глаза внутренней стороной запястий, словно очень долго смотрел на заходящее солнце. – Морская дорога явно не пошла нам на пользу.

– Могло быть и хуже, – согласилась Заред. – Как жаль, что я ничего не помню, – призналась она, подразумевая последний проведенный на корабле день.

– Заред, я давно хотел тебя спросить, – нерешительно начал Роган. Сделав паузу, будто собираясь с силами, он выпалил: – Тебя ждет кто-нибудь дома?

– Нас всегда кто-нибудь ждет, – неопределенно ответила девушка.

– Да-да, конечно, – смущенно согласился Роган. – Если честно, то я всего лишь хотел знать, был ли у тебя жених?

– Нет у меня никого, – призналась Заред.

– Тогда выходи за меня. – В глазах Рогана застыло выражение преданности, каким обычно встречает и провожает хозяина верный пес. Богатырь замер, словно боялся, что стоит ему сделать шаг, и он все испортит.

Заред от неожиданности остановилась, будто только что прозвучали не простые и понятные любому человеку слова, а раскат грома заставил все живое сжаться от страха. По щекам потекли слезы.

– Роган, не сейчас.

– А я и не тороплю. Конечно же, ты должна хорошенько подумать, прежде чем сделаешь выбор.

– Давай хотя бы покинем Кролл.

Роган попытался улыбнуться, но не смог. Он поспешно отвернулся и зашагал прочь.

Заред проводила его растерянным взглядом, собрала выброшенные цветочные головки и склонилась над благоухающей пестрой охапкой. В лицо ударил терпкий аромат высохшего сена и парного молока, запах ветра и талого снега.

«Милый Роган», – подумала Корвин и улыбнулась очаровательной, безмятежной улыбкой.

* * *

Отдохнув, охотники стали собираться в дорогу. Эрол плеснул воды на багровые угли, костер зашипел, выдохнул облачко пара и затих. Юноша закидал пепел песком и побежал догонять своих.

Сумерки сгущались незаметно. Густые заросли кустарника, растущего по обе стороны дороги, раскидистые сосны, валуны, фигуры охотников – все быстро чернело, утрачивало четкость контуров. На западе горела заря. Словно это таинственные титаны разожгли горны и куют огромные сверкающие клинки.

Вдали забрезжил силуэт цитадели; охотники непроизвольно ускорили шаг, и Заред начала отставать.

Крики о помощи, прорезавшие воздух, так не вязались с неторопливой поступью мягкого вечера. На лесной опушке появились несколько рудокопов, преследуемые двумя глотырями.

Собаки, поджав хвосты, сбились в кучу. Почему смело бросающиеся в логово к ревуну или загоняющие лоборога матерые охотничьи кобели как огня боятся чешуйчатых прямоходящих глотырей, объяснить никто не брался. Предполагали, что всему причиной какой-то инстинкт. Настолько древний, что человек о нем даже не догадывается.

Хищники гнали добычу так, словно помимо охотничьего азарта ими двигало желание развлечься. Люди бежали вперед – исступленно и бездумно: спотыкаясь о корни, падая, суетливо вскакивая и продолжая бег. Крики о помощи то и дело сменялись полным страха и муки предсмертным воем – выбрав жертву, не ведавшие жалости твари сбивали ее с ног, перекусывали шею и тут же бросались вдогонку за следующей. Небольшая пауза лишь незначительно отдаляла смерть остальных.