помолитесь богам, – добавил он и вернулся в комнату роженицы.

Цезарь расхаживал по атриуму, взявшись за голову.

Лабиен смотрел на друга, не зная, как себя вести и чем его утешить.

Аврелия размышляла. О многом. Возможно, ужасные роды заберут бедную Корнелию, Цезарь больше не будет связан с недавно закончившимся правлением Цинны, перестанет быть одним из тех популяров, которых Сулла попытается устранить, укрепив свою власть. Но укрепит ли Сулла свою власть? Чем обернется восстание самнитов? Смогут ли эти союзники свалить человека, с которым не справились ни Цинна, ни Марий-старший, ни Марий-младший? Однако все они начальствовали над римскими легионерами, охочими до денег. Самниты же боролись за свои права, подняли восстание, не преследуя корыстных целей. Сулле придется сражаться, как в Греции… а в битве может случиться все, что угодно…

– Известно ли что-нибудь о продвижении самнитов? – спросила Аврелия.

– По слухам, они стремительно приближаются к Риму, – ответил Цезарь. – Больше мы ничего не знаем.

– Так узнайте, – предложила Аврелия. – Здесь вам все равно делать нечего.

Она покинула атриум и вслед за врачом вернулась к Корнелии, которая продолжала кричать.

– Пошли, – сказал Лабиен. – Выясним, что происходит снаружи.

Цезарю было не до того, но он позволил себя увести. Оба вышли из дома и зашагали по улицам Рима, направляясь к старым стенам.

Перед стенами Рима

Hora octava[43]

Сулла вывел из города две трети своих легионеров: две трети ветеранов похода против Митридата, а также две трети бывших солдат Цинны, чью преданность он купил в Ноле. Он поставил их в двух местах, на большом протяжении, прикрыв обширный участок крепостных стен там, где вскоре ожидалось нападение самнитов, луканов и прочих племен, объединившихся в последней попытке добиться равноправия с римлянами.

Ветеранов Сулла подчинил Крассу, а ноланские легионы – Долабелле. Сам он стоял на вершине Коллинских ворот, наблюдая за перемещением войск. Оставленные в городе силы – треть от общего числа – были залогом того, что популяры не возьмутся за оружие и не ударят сзади, что окончательно пошатнуло бы его власть в Риме.

Солнце спускалось к горизонту.

– Вон они! – крикнул один из часовых.

Сначала вдалеке показалась пыльная полоса; затем появились первые самнитские отряды: воины быстро, почти бегом двигались к тому месту, где стояли римляне.

Сулла сглотнул слюну.

Через несколько часов должно было стемнеть.

– Принесите факелы, во имя Юпитера! – приказал он. – Хочу, чтобы здесь были все факелы Рима!

Если сражение начинается посреди ночи, надо отчетливо видеть, что происходит на поле боя.

Domus Юлиев

Hora nona[44]

Цезарь и Лабиен не смогли покинуть Субуру. Войска Суллы стояли на всех подступах к Форуму, на всех главных улицах. Вождь оптиматов велел оцепить Субуру. Он не хотел восстания в квартале, жители которого были на стороне популяров: оно могло вызвать мятеж во всем Риме.

– Вернемся домой, – сказал Цезарь.

Лабиен кивнул. Вооруженная борьба с Суллой была немыслимой. Не могли же они преградить путь войскам, окружившим квартал со всех сторон.

Друзья поспешно удалились.

Аврелия стояла в атриуме, вытирая лоб и шею.

Крики Корнелии не прекращались.

– Что-нибудь разузнали? – спросила Аврелия.

– Сулла окружил Субуру, – ответил Цезарь. – Добраться до стен невозможно.

Корнелия снова закричала.

– Во имя всех богов! – воскликнул Цезарь. – Неужели ничего нельзя сделать?

Аврелия не ответила. Ей нечего было добавить к словам врача, а роженица меж тем никак не могла разрешиться.

На стенах Рима

Hora decima[45]

Сулла видел, как легионы на двух протяженных участках готовятся к бою. Все было неплохо, но ему хотелось предусмотреть кое-что заранее.

Трибуны ожидали его приказов, поскольку Долабелла и Красс находились за пределами города, начальствуя над своими легионами.

Сулла повернулся к начальникам:

– Две трети факелов надо распределить поровну между легионерами Долабеллы и Красса, другая треть должна оставаться здесь, на крепостной стене. Все вооруженные лучники пусть тоже будут здесь, наверху.

Domus Юлиев

Hora undecima[46]

Крики Корнелии стихли.

Значит, ей стало легче, но, если она потеряла сознание и перестала тужиться, ребенок мог умереть. В итоге опасность грозила обоим: ребенку и молодой матери. Цезарь был убежден, что родится мальчик.

Он сел, точнее, рухнул на ложе: его мир разваливался на куски. Сначала рухнула власть популяров, затем явился Сулла, а теперь он теряет жену и, вполне вероятно, потеряет и сына.

– Возможно, самниты добьются того, чего не добились мы, – заметил Лабиен, пытаясь отвлечь внимание Цезаря от происходившего в комнате Корнелии.

– Чего именно? – рассеянно уточнил Цезарь.

– Победят Суллу, – отозвался друг.

На стенах Рима

Hora duodecima[47]

Надвигавшиеся на Рим самниты остановились всего в тысяче шагов от легионеров.

Последние лучи солнца тускнели и наконец погасли совсем.

Внезапно стемнело, и в море ночных теней самниты исчезли из поля зрения римлян.

Сулла напряженно всматривался во тьму. Трибун собрался что-то сказать, но Сулла поднял руку, призывая к тишине. Он прислушивался к звукам ночи.

Самниты зажигали факелы.

Сотни, тысячи ярких огоньков, подобно сверкающей мозаике, простирались во все стороны, насколько хватало глаз.

Долабелла и Красс приказали своим легионерам сделать то же самое, и вскоре их собственные факелы также рассеяли темноту.

Сулла был против дополнительного освещения. Он понимал, что совершит ошибку, если использует всю смолу раньше времени. Римляне не знали, сколько смолы припасено у врага, зато знали, сколько осталось у них самих.

– Пусть Красс и Долабелла зажгут только четверть факелов, следующую четверть используют лишь после второй стражи и так далее, – велел он трибунам, и несколько начальников отправились передавать его приказы.

Свет играл первостепенную роль в ночной битве.

Сулла шагал среди теней по вершине старых стен, окружавших Рим. Он видел все, но враги не могли его видеть.

Самниты пошли на приступ.

Domus Юлиев

1 ноября, prima vigilia[48]

В открытый двор дома Цезарей врывался грохот битвы. По звукам можно было определить, что идет яростная, ожесточенная борьба. Больше ничего нельзя было сказать наверняка. По всей Субуре, из дома в дом, ползли слухи о том, что самниты пробиваются сквозь плотные ряды римских когорт. Но… стоит ли верить слухам?

Цезарь в отчаянии мерил шагами двор. Лабиен наблюдал за ним, вновь сознавая собственную беспомощность. Душераздирающие крики Корнелии прекратились, но ни врач, ни Аврелия не выходили из комнаты, чтобы сообщить о том, как проходят роды.

Под стенами Рима

Secunda vigilia[49]

Долабелла видел, как его легионы, необученные, мало способные к бою, быстро отходят, несмотря на то что он приказал постоянно заменять воинов в первых рядах. Сам он появлялся то тут, то там, веля противостоять натиску