– Мы-то ведь с тобой не играем роли.

– Играем, играем… Ты чудо-женщина, а я… Кто же я? Я Дональд Дак. Или нет… Я Гуффи.

Ее насторожила чуть заметная горечь в его голосе. Она напрягла пальцы, вытянув их вперед, изо всех сил борясь с желанием разодрать кожу так, чтобы она кровавыми лоскутами упала к ее ногам.

– Никакой ты не Гуффи! – В ее голосе звенело бешенство от невозможности почесать там, где чешется.

Майкл весело посмотрел на нее:

– Спасибо, дорогая.

И тут вдруг ее прорвало:

– Хорошо! У меня случаются эти смешные панические атаки на парковках, я также боюсь, что тронусь умом, как бабушка Леонард, переживаю, что не рассказала тебе об этом, а еще… Как же я хочу почесаться!

После обеда, когда Лин заснула, приняв таблетку аспирина и обтеревшись холодным «Каламином», Майкл залез в «Гугл» и загрузил все, что только смог найти о панических атаках и автомобильных парковках.

Через четыре дня после пикника Лин настолько окрепла, что сумела выдержать визит сестер.

Они принесли ей открытки с пожеланиями выздоровления, тортик с кремом и сенсационную новость.

– Что ты сказала? – еле выговорила Лин.

– У меня срок четыре месяца, – ответила Джемма.

– Что? Как? Четыре?

– Вот так. Чудно, правда? Я еще неделю назад ничего не подозревала.

Лин и сама не понимала, что ее так озадачило. Конечно, Джемма ни в коем случае не была Девой Марией, и если кто-то и мог случайно забеременеть, то почему не она? И все-таки беременность и Джемма никак не сочетались.

– А отец кто? Чарли, да?

– Хм… Ну да.

– И он что?

– Ничего. Я ему не говорю. И вообще, я с ним с января не разговаривала.

– Так надо обязательно сказать!

– Нет, не надо! – Кэт тяжело грохнула чайник на стол. – Вовсе не обязательно!

– Это еще не все, – сказала Джемма. – Кэт возьмет этого ребенка себе.

– Как возьмет? – тупо переспросила Лин.

– Очень просто. Я ребенка не хочу, а Кэт хочет. У нас межблизнецовое соглашение.

– Я так и знала, что тебе не понравится! – рявкнула Кэт.

– Я даже слова не сказала! – Лин положила палец на заживающую красную блямбу на носу. – Я просто пытаюсь понять…

И все же Кэт была права. Ей это совсем не нравилось.

В тот же день, только позже, Максин привезла Мэдди к Лин и Майклу. Она была вне себя:

– Ну что, узнала об этом их гениальном плане?

– Ага. – Лин от души прижала к себе маленькое тельце Мэдди. – Как же я соскучилась! Она хорошо себя вела?

– Вовсе нет!

– А мама упала? – Мэдди сочувственно покачала головой, показывая пальчиком на лицо Лин. – Ой-ей-ей!

Максин нервно барабанила пальцами по журнальному столику:

– Когда ты еще была маленькая и брала какую-нибудь игрушку, Кэт тут же хотела отобрать ее у тебя. Не важно, что это была за игрушка, – только ты ее брала, Кэт тут же хотела поиграть именно с ней и начинала вопить и верещать как резаная. И что же делает Джемма?

– Что?

– Отдает Кэт свою куклу, или мишку, или что у нее там было! Я ей говорила: «Джемма, ребенок – это не игрушка! Это не просто так – взять и отдать сестре ребенка только потому, что у той его нет!» Она, как всегда, по-дурацки хихикнула, и все. Она точно рехнулась! С тех пор как этот идиот Маркус погиб, она стала очень, очень странной!

– А отец что говорит?

– Что-что… От него в таких вещах толку мало. Он с Кэт никогда не был строг. Я даже удивляюсь, как это мы с ней в суд ходили всего один раз. Наша первая ссора случилась именно из-за этого.

– Ваша первая ссора? – переспросила Лин.

Максин перестала барабанить пальцами по столу и улыбнулась:

– Первая на тот момент.

Помню, зашла я как-то в музыкальный магазин и вижу – стоит женщина с тремя взрослыми дочерьми.

Девушкам было чуть за двадцать. Мать была женщиной того сурового типа, которые встречаются на северном побережье, – удобные туфли, поджатые губы, все такое…

И вот в музыкальном магазине включают рок-н-ролл, одна девушка говорит: «Твоя эра, мам!» – и начинает танцевать твист. А женщина очень твердо отвечает: «Неправильно, вот как надо!» И начинает танцевать тут же, прямо в магазине, да так хорошо!

Явно было, что она сделала что-то из ряда вон выходящее. У дочерей, что называется, челюсти отпали. И вдруг они пустились в пляс вслед за ней! Все трое – смеясь, покачивая бедрами, подражая матери.

Это было очень мило. Потом песня закончилась, и они тоже перестали танцевать.

Я пришла тогда домой и спросила детей: хотели бы они увидеть, как я танцую твист? А они ответили: «Нет, мама, только не это!»

Разрыв с Чарли случился быстро, без всяких предисловий, как всегда.

Было утро вторника, Джемма проснулась с ощущением легкой тошноты и настроением, что называется, ниже плинтуса. Она еще подумала тогда, что это, должно быть, из-за тоста с сардинами, съеденного накануне. Конечно же, она не связывала это с тем, что было шесть дней назад. Тогда, в ванной Чарли, она смотрела, как в водовороте раковины быстро крутится крошечный желтый шарик, крутится, точно на рулетке в казино, и наконец исчезает в черной трубе. «Ой, – сказала она тогда. – Ой… Кажется, в моей жизни начинается новый этап». Но возможность беременности она даже не рассматривала. Ведь она точно помнит, как собиралась закинуть эту таблетку в рот – эту маленькую, крохотную таблетку! Только через несколько месяцев, сидя в приемной у гинеколога, она поразилась, какой силой обладал этот малюсенький желтый шарик.

Накануне вечером они с Чарли не виделись, поэтому она должна была бы обрадоваться неожиданной встрече с ним. До последнего времени ее каждый раз обдавала волна удовольствия, стоило ему появиться на пороге. Но сегодня, впервые с момента начала их романа, приветственный поцелуй получился чуть небрежным, чуть торопливым. Вид у Чарли был деловой и задумчивый. Он где-то простудился, и ноздри у него были покрасневшие и шелушащиеся.

А еще в то утро от него пахло как-то иначе. Впрочем, в то утро все пахло как-то иначе.

Джемма была в ночной сорочке и с мокрыми после душа волосами. В 8.30 надо было быть на работе – разгуливать вокруг Северного вокзала в Сиднее и с радостным лицом раздавать всем желающим бесплатный энергетический напиток. В 8.30 довольно трудно изобразить радость на лице. И потому люди делали вид, будто совсем ее не замечают. Джемму мутило от одной мысли о том, какие противные запахи могут быть на Северном вокзале в Сиднее в 8.30 утра.