1

Весна в этом году случилась необычно рано. Уже в последних числах марта снег начал быстро таять, побежали ручьи, а в первых числах апреля лед на Ангаре стал трескаться, ледовую переправу в городе закрыли, но ледоход все не начинался. Иркутяне во множестве выходили на берег, надеясь поймать момент взлома льда, когда паводковые силы поднимут его на себе, расколют на огромные куски и понесут на север. Грандиозное, надо сказать, зрелище!

Однако оно почему-то со дня на день откладывалось.

Катрин и Элиза каждый день после обеда тоже выходили на Набережную и гуляли по дорожке в естественной лесной полосе, оставшейся на берегу, через дорогу от губернаторского дома. Полоса хоть и была лесной, но по приказу прежнего генерал-губернатора ее основательно проредили, и она стала напоминать небольшой, вытянутый по берегу парк. Катрин очень нравилось здесь прогуливаться, любуясь прекрасной панорамой реки и болтая с Элизой о всякой всячине. Она настолько близко восприняла случившееся с Христиани несчастье, так старалась помочь девушке забыть поскорее эту жуткую историю, что начала считать ее кем-то вроде названой сестры и во время одной из прогулок с легким сердцем предложила ей жить в их доме, сколько заблагорассудится. Тем более что Элизу во Франции никто не ждал: она рано осиротела, родственники помогли ей, оплатив обучение игре на виолончели, и пустили юную musicienne в свободное плавание.

– А чем я буду заниматься? – смущенно спросила Элиза. – Я не привыкла сидеть сложа руки.

– А с чего ты взяла, что мы будем сидеть сложа руки? – нарочито возмутилась Катрин. – В Иркутске есть Сиропитательный дом, в пользу которого ты давала концерт, а еще Девичий институт. В первом воспитывают девочек из низших сословий, во втором – благородных девиц. Будем их приватными попечительницами. А ты, вообще, можешь им музыку преподавать. Чем плохо?

– Да нет, не плохо, очень даже хорошо. Я с радостью буду учить девочек музыке.

– Между прочим, – по-прежнему энергично продолжала Катрин, – наш Сиропитательный дом – первый в Сибири и даже, кажется, пока единственный. А денег на него дала купчиха Медведникова. Умирая, сыновьям наказала его построить и финансировать. Представляешь? Обыкновенная купчиха отдала свои личные деньги на чьих-то детей и сирот! Много ты видела в образованной Франции таких купчих?

Элиза пожала плечами: вопрос не требовал ответа. Какое-то время они шли молча, думая каждая о своем. Потом снова заговорила Катрин:

– Знаешь, Элиза, со мной случилась странная вещь…

– Я заметила, что ты последнее время как бы не в себе, – живо откликнулась та. – А что случилось?

– Даже не знаю, стоит ли об этом говорить… но держать в себе я уже не могу. Мужу сказать – я не уверена, что он спокойно на это посмотрит, а из женщин – самая близкая ты… однако можешь ли ты хранить секрет…

– Вот об этом не беспокойся, – засмеялась Элиза. – У меня было такое одинокое детство, что я привыкла держать язык за зубами.

– А с Иваном Васильевичем?

– О, Иван – человек замечательный, но мне и в голову не приходит исповедоваться перед ним. У нас хватает тем для разговоров. А чужие секреты – вообще, дело святое.

– Ну, хорошо, ты меня убедила. Так вот, слушай. Дело было на концерте. Ты не была в фойе и не видела, как мы пришли. Николя держал речь перед публикой, все аплодировали, а я вдруг почувствовала сбоку, за поясом платья, посторонний предмет. Вытащила, а это – бумажка, сложенная в ма-аленький квадратик. Удивляюсь, как я его вообще заметила. Ну, я, конечно, первым делом огляделась – кто бы мог его подсунуть? И – представляешь? – рядом никого нет! Мистика! Ну, думаю, раз мне ее тайком сунули, значит, надо тайком и читать. Воспользовалась тем, что Николя занят обществом, и развернула… – Вспоминая, Катрин заволновалась, остановилась и даже покраснела. Возникла напряженная пауза.

– Ну, и что там было? – не выдержала Элиза.

– Там было два латинских изречения: «Без любви нет жизни» и «Ничему не удивляться». Вернее, первое изречение должно быть – «Без дружбы нет жизни», но Анри его поправил специально для нас… Анри очень любил латинские фразы.

– Анри?!

– Да, я тебе еще не говорила. Трудно… на душе до сих пор тяжело. Ведь Анри – моя первая любовь. Может быть, единственная… во всяком случае, незабываемая. Он служил в Иностранном легионе и погиб в Алжире три года тому назад.

– А Николя знает о нем?

– Да, конечно. В тот день, когда я прочитала в газете, что Анри погиб, Николя спас меня из-под поезда.

Элиза остановилась и с ужасом посмотрела на подругу:

– Ты пыталась покончить с собой?!

– Да… пыталась… Николя выдернул меня из-под колес, а я ему что-то там наплела, что собиралась покончить не с собой, а с прошлой жизнью. В общем, какой-то вздор, лишь бы он не смотрел на меня как на сумасшедшую.

– Если ты плела вздор, – сделав наисерьезнейшую мину, сказала Элиза, – то он как раз и должен был смотреть на тебя как на сумасшедшую. Он же умный человек. – И покатилась со смеху.

Катрин не поддержала ее смех, лишь чуть-чуть улыбнулась, но улыбка вышла весьма печальной.

– Николя – умнейший, честнейший, порядочнейший человек, нежный, заботливый муж, но…

– Ты продолжаешь любить Анри? Но он же давно умер!

Катрин развела руками, как бы говоря: что тут поделаешь!

– Если бы у нас с Николя был ребенок… но я никак не могу забеременеть. Это Анри… – Катрин всхлипнула и закрыла лицо руками.

– Причем тут Анри?! – поразилась Элиза.

– Анри не разрешает мне иметь ребенка, – зарыдала Катрин так горько, что слезы брызнули сквозь пальцы. – А тут еще эта записка…

– Ты и впрямь сумасшедшая! У нас, правда, есть поговорка: «Мертвый хватает живого», – но это же не буквально. Ну, успокойся, успокойся. Посмотри, как вокруг красиво, птицы поют совсем по-весеннему. Жизнь продолжается, и у тебя все еще будет. Поверь мне, дорогая. После ледяной купели я многое стала видеть иначе.

2

По воскресным дням, когда не было срочной работы, на прогулку выходили и мужчины – Вася Муравьев (пока не уехал в Кяхту с поручением) с Мишей Корсаковым, обязательно Вагранов, а иногда и сам Муравьев. В один из таких дней, 11 апреля, к Екатерине Николаевне и Элизе присоединились Николай Николаевич и Иван Васильевич. Сначала они гуляли попарно по уже освободившейся от снега и подсохшей дорожке, а потом вышли на самый берег полюбоваться начавшимся ледоходом. Быстро прибывающая вода подняла и ломала ледяной покров на огромные льдины, которые стремительное течение тут же громоздило друг на друга. Грохот, гул и треск при этом стояли такие, что Муравьев и Вагранов, не сговариваясь, назвали это пушечной пальбой.

– Помнишь, Иван Васильевич, такая же канонада была в форте Навагинском в июле сорок первого? – спросил Николай Николаевич, не оборачиваясь, уверенный, что его любимец стоит за плечами.