— Так и есть, Огурец… Живу на севере. Госпожа в Новой Зеландии. Дети в школе. Спасибо. Как коммерция, богатеем?

— Пусть вас услышат мои предки на небе… Их стоит упрекнуть! Ай-ей! Какие теперь доходы? Ай-ей…

Отдающее сивухой пойло неприятно теплое, но таким его и положено подавать, я пью, растягивая удовольствие, но не особенно. Кровь змеи остается живой с полчаса. Даже в холодильнике свертывается…

— Надолго к нам?

— Да нет… Но разговор длинный.

— Санитипап, — говорит Огурец, — пойди накрой в зале господину Бэзилу. Он любит континентальный завтрак. Сделай хорошо.

Укушенный коброй оживает и отправляется, хлопая шлепанцами, в душевую. Явится при белой рубашке, синих шароварах и в черных лакированных штиблетах. Команда «сделать хорошо» у Огурца к качеству товара не относится, оно высокое для всех, бедных и богатых, наценка делается за антураж к обслуживанию. Но платить я все равно не собирался.

Огурец сметливый. Он это понял. И спросил:

— Кто?

— Огурец, мне нужны северные люди… Фаранги.[5] Не американцы, не французы, не немцы, северные… Кто покупал у тебя удава?

— Шведы ходят в другие места, где подают виски и водку.

— Русские?

— Ай-ей-ей! Смотрят, пробуют… Но не пьют… И не заказывают.

— Огурец, кто их приводит?

— Ай-ей-ей… Давайте не говорить об этом. Русские считаются бешеными. Тяо пхор… Тяо пхор с ними и ходят… У вас опасная работенка, господин Бэзил, если русские — ваша забота.

— Вот оно что! Спасибо за предупреждение, Огурец… Мы ведь друзья. И я дам тебе десять тысяч батов прямо сейчас, если ты скажешь, кто заказывал у тебя удава.

Он протягивает мне двойной лист рыхлой бумаги с разбросанными «бульбочками» бирманского текста. Под ними перевод на английский «Пресс-релиз для благородных и честных джентльменов-журналистов».

— Я не журналист, — сказал я Огурцу и отложил бумагу.

— Это неважно, — ответил он. — Все равно джентльмен.

Пришлось читать.

«Иностранное управление Совета восстановления Шанского государства» и его «координационный комитет по правам человека» почтительно информировали, что въезд в «государство» облагается пошлиной. Вот и наводка. Спасибо, Огурец.

— Что же, у его сиятельства князя Сун Кха стало туговато с финансами? С его-то миллионами? — спросил я.

Огурец скучающе посмотрел в окно распивочной на решетку парка, совсем уже залитую солнцем. Под оградой сидел на корточках, раскинув упертые локтями в колени руки, малый в футболке с надписью «Береги природу, она останется твоим детям, когда помрешь». Надо понимать, посол существующего вне закона «Совета восстановления» или такого же «комитета по правам человека». И по совместительству полицейский информатор.

По мнению Огурца, следовало бы ему заплатить. И, возможно, попасть в сегодняшний список с кликухами и описаниями примет интересовавшихся выходом на «тяо пхор» для полиции.

— Нет, — твердо сказал я. — Ему платить не буду.

— Я так думаю, — ответил Огурец. — Можно и без платежа. Явитесь в представительство иностранного управления шанов в Чианграе. Объясните, что вы не джентльмен, а по делу… Платить или не платить, им на самом-то деле все равно. Говорят про деньги, а хотят получить заявку, чтобы проверить… Времена настали путаные.

— Говорят, князь появляется в Бангкоке.

Огурец заскучал ещё больше. Оглянулся осторожно и сказал:

— Хорошо… В Чианграе у городских часов на бирже рикш сидит всегда один в майке с надписью «Спонсор»… С вас шестьсот за справку. Это не выпивка и не еда. Платите, господин Бэзил… С других я беру полторы тысячи! И не возьму ваши десять, потому что не хочу даже и говорить про удава. Если про наш разговор о нем станет известно сами знаете кому…

— Ну, хорошо, — сказал я. — Я догадался, кого ты боишься… Считай, что ты мне ничего не сказал. Но вот что еще… Я бы и сам купил удава. Мне заказали.

— Они строжайше запрещены к вывозу.

— Знаешь, Огурец, в края, где я живу, привезли одного. И он околел…

— Жалость-то какая!

Теперь оглянулся я. В кухне никого не осталось. Я подобрал одной рукой манерку со змеиным ядом, а другой сгреб, зажав между большим и остальными пальцами, подбородок Огурца, притянул к себе, задрал повыше, сдавил ещё сильнее, чтобы открылся рот, и сказал:

— Не крути, Огурец! Сейчас я выплесну отраву прямохонько тебе в нутро или ты мне скажешь, кто подкинул больного, некачественного удава? Скажешь?

Он кивнул. Я разжал хватку и поставил на место манерку.

— Удав был молодым и сильным… Мне привезли его из Малайзии. Если его подпортили, то это сделали отправители… Спрос с них! Там, где я сказал. Чианграй. Парень в майке с надписью «Спонсор». Он даст проводника к человеку по имени Тонг Ланг Ианг. Начинайте с него. Удава заказывали через него… Будете завтракать?

В заведении «Опохмелка у тещи» кондиционеров не держали. В распахнутых дверях, пока я неторопливо ел, словно на проявляемой фотографии сквозь остатки утренней дымки над оградой и чахлыми кустарниками парка Лумпини резче и резче проступали двадцать два этажа гостиницы «Дусит-тхани». На последнем в баре «Тиара» и пела по ночам блондинка без нижнего белья под платьем. Но ночевать в Бангкоке я не мог. Как говорил когда-то мой взводный лейтенант Рум, я истекал временем, как кровью…

Огурец улыбнулся из-за стойки, когда я помахал ему перед уходом. Он знал как я зарабатываю на жизнь, и мою манеру наводить справки, а потому не обиделся. И ещё я подумал, что у него хватит ума заранее не тревожить по причине моего появления ораву, которая держит связника на центральной бирже рикш в Чианграе.

1

По правилам американской медицины солдат экспедиционного корпуса вводили в Индокитае в боевые действия спустя два месяца после прибытия, дозированно наращивая нагрузки. Акклиматизации приходилось платить дань. Если бы позволило время, я начал бы свою с путешествия в Веллингтон к Наташе. Бангкок — на полпути из волжских Кимр. Десять-двенадцать часов самолетом. Поговорили бы про Колюню… Обсудили бы, может, и возможность восстановления дома. Скажем, продать одну московскую квартиру, прибавить из полученного в Ташкенте от Севастьянова, и тронуть, если потребуется, кое-что на цюрихском счете из заработанных у Шлайна… Допустим, если, вернувшись в Казахстан, захвачу конкурента, Второго, как теперь он у меня называется, то заставлю откупаться от плена, почему бы и нет?

Мысли эти копошились, пока я валялся в номере, пытаясь поспать хотя бы часок. Чувствовал я себя все-таки не вполне в нужной форме. Отчего и размечтался об акклиматизации. Много захотел… Наверное, зря влил в себя огурцовский коктейль, годы не те, во-первых, и износ за минувшие дни жестокий, во-вторых. А ведь и трех недель не натянуло, как я, полный сил и энергии, вертел головой за рыженькой с футляром от виолончели у памятника Грибоедову на Чистопрудном в Москве! Приходилось только надеяться, что Ефиму не пришлось отзывать её от охранных забот возле Колюни из-за прекращения финансирования операции…