Тук-тук-тук.

Тук-тук, каштан глухо стучит по ступенькам, больше я его неувижу.

История с испанцем сменяется историей с парнем, вернувшимсяиз Алжира. Чашка недопитого молока (все именно так, как я и предполагал) идетские кубики.

С вишенкой и пустыней.

Впрочем, кубиков больше, чем два, целых пять, я задерживаюсьвозле них надолго. Кубиков пять, на каждом по шесть наклеек, соответствующихшести граням. Тридцать стилизованных изображений самых бесполезных, самыхневинных вещей, тридцать букв, многие повторяются. Вариантов сложить слововсего лишь из пяти – предостаточно. Я бы предпочел русский, тогда количествобукв в слове уменьшилось бы до четырех. Но все дело в том, что кубики-тофранцузские, – ничего удивительного, мне всегда приходится играть по чужимправилам.

«Анук» по-французски выглядит как «Anouk».

Я нахожу абрикос (а), бант (п), птицу (о) – это крапивник,будь я проклят, это действительно крапивник, во всяком случае, я запомнилкрапивника именно таким… Я нахожу и сомнительную для детского восприятия букву«и» – она воплощена в униформе, то ли пожарника, то ли верхолаза; еще две «о» иеще одну «а», на этот раз – крыло.

Крыло – aile.

Абрикос – abricot.

Бант – noeud de ruban (довольно сложная конструкция).

Птица, маленький крапивник, – oiseau.

Униформа пожарника – uniforme.

И никаких следов «к», из тридцати возможных вариантов неподходит ни один, имя (единственное имя, которое по настоящему меня волнует) –не складывается. Анук снова ускользнула от меня, все как обычно.

Все как обычно. Самое необычное – последний привет от алжирскогоприятеля Линн, и почему только я не заметил его раньше? Пистолет, в жизни неимел дела с оружием. Но это не повод, чтобы отказаться от него сейчас. Если досих пор у меня и были сомнения, что все происходящее со мной – дурной сон,теперь они улетучились полностью. От пистолета, который лежит на ступеньках,веет уверенностью и силой, он вопиюще, неправдоподобно материален. Послесекундного колебания я подбираю его и сую за брючный ремень. На всякий случай.

Вдруг пригодится.

Ловить здесь больше нечего, какое мне дело до жизниприятелей Линн и уж тем более – до их смерти. Скакать козлом по ступенькам мнетоже не улыбается, туман и плеск воды обманули меня, за четырнадцатой по счетудеревяшкой снова последуют дубовые стены. Ну что ж, самое время сосредоточитьсяна площадке.

Сосредоточиться на площадке – означает сосредоточиться накартине, больше ничего не заслуживает здесь внимания. Картина (вернее,очередной ее клон) висит на уровне глаз, так что рассмотреть изображение несоставит особого труда.

Никакая это не картина, скорее – графический лист,упакованный в стекло. Явно не оригинал, да и мысль, которую преследовал авторлиста, тоже не блещет оригинальностью. К этой мысли пришел бы любой; любойнеудачник, любой баловень судьбы – рано или поздно, но пришел бы. Эта мысльдостойна того, чтобы быть запечатленной в раскрытом посередине альбоме – онзанимает центральную часть графического листа. Но такие альбомы не созданы нидля мыслей, ни для любовных откровений. Любовным воспоминаниям тоже не повезло,слишком уж гладка бумага; забытая в толще десятилетий ковбойка твоего друга, накоторой остались следы от помады твоей подруги (кто бы мог подумать, что ониснюхаются в ночь выпускного бала – стоило тебе отойти за лимонадом) – забытая втолще десятилетий ковбойка твоего друга не удержится на этой бумаге,соскользнет. В таких альбомах хорошо рисовать бездумные тетраэдры и пирамиды ипокрывать их такой же бездумной штриховкой; но рисунок в альбоме – в центрерисунка под стеклом – куда изощреннее: силуэты полуящериц-полусаламандр свытянутыми головами, черных и белых. Есть еще серые, но об этом хочетсяпобыстрее забыть, серый никак не тянет на концепцию. А черное и белоечередуются, набухают жизнью и пульсирует. Точно так же пульсировало твоесердце, когда лимонад, принесенный из буфета, оказался невостребованным.

Полуящерицы-полусаламандры выползают из листа, как выползалибы из воды на берег. И, описав круг, возвращаются обратно в лист, каквозвращались бы обратно в воду.

Никакого отторжения они не вызывают, но и симпатии тоже.

Куда симпатичнее предметы, окружающие альбом. Их девять –сакральное число, значение которого я не помню. Три книги (на одной из них,самой маленькой, написано «JOB». Иов – символ непоколебимой веры, ничего общегосо мной, разве что я верю Анук, как Иов верил Богу); три книги, один стакан иодна бутылка, цветок и небольшой угольник, служащий трамплином дляматериализовавшихся гадов. Есть еще металлическая ступка, больше похожая напепельницу, и объемная модель геометрической фигуры, пятиугольника.

Все подчинено круговому движению рептилий.

Все подчинено круговому движению.

Круговому.

И все мои попытки вырваться так же бесплодны, как попыткиящериц разорвать круг. Я снова и снова буду возвращаться туда, откуда пришел.

Это и есть главная, не блещущая оригинальностью мыслькартины. Линн все-таки оставила ключ, но не в замке входной двери. Онапоместила его в графику за стеклом, она была честна со мной, жаль, что я незаметил подсказку раньше.

Я возвращаюсь. Решено, я возвращаюсь.

Четырнадцать ступеней, до сих пор казавшиеся непреодолимыми,теперь вселяют в меня надежду. Нужно просто изменить направление движения,поменять местами верх и низ, я возвращаюсь.

Я вижу Линн (господи, какое счастье, я снова вижу Линн!) –она стоит неподалеку, в начале одной из галереек, облокотившись на перила.

– Вино закончилось, – говорю я первое, чтоприходит в голову. Бокал так и остался стоять на площадке, возвращаться за ниммне вовсе не хочется.

– Пустяки, – улыбается Линн. – Пустяки. Ядостаточно выпила сегодня.

Я даже не знаю, сколько сейчас времени, ночь кажетсябесконечной, ничто не намекает на существование дня. Ночь кажется бесконечной,так что лучше провести ее с Линн. Если мне повезет – я увижу, как онаокончательно состарится и умрет; если мне повезет – я увижу, как она сновастанет молодой. Ведь ночь бесконечна только потому, что движется по кругу.

– Вы обещали рассказать мне о книге, Линн. Об «ArsMoriendi». Как она попала к вам?

Неужели и сейчас она уйдет от ответа?

– Мне кажется, она была здесь всегда, Кристобаль. Ятолько перекладывала ее с места на место. Странно, она много лет никого неинтересовала… И вот, пожалуйста, – два покупателя за одно утро. И обахотят заполучить «Искусство умирания»…

– Действительно, странно. Расскажите мне о книге, Линн…Раз уж мне не повезло, и я оказался вторым.

– Может быть, вам и повезло, Кристобаль, – словаЛинн слепящими точками окружают меня со всех сторон. – Дело в том, что яникогда не открывала ее. Никогда.