Треньканье зеркаласьки разрушило чудный сон о многолетнем отдыхе в краю солнечных пляжей и заснеженных гор. Мартин стойко не выпускал себя из мира Морфея, пока по телу не прошла внезапная щекочущая дрожь: ковер попал в воздушную яму. Мартин судорожно ухватился за его край и вытер со лба выступивший пот.

— Ты жив, или как? — спросил маг тревожно, беспокоясь о том, как Мартин перенес огромное ускорение.

Мартин приоткрыл правый глаз и покосился на выглядывающий из кармашка уголок зеркаласьки: Григорий умудрялся не только переживать и спрашивать, что и как, но и одновременно утолять голод. Сейчас он дожевывал хлеб с мяса и запивал чаем из огромной фарфоровой кружки.

Мышцы заныли, едва Мартин пошевелился: силы практически иссякли после таких перегрузок, и единственное, чего сейчас ему хотелось — это поменяться с Иваном местами и умереть в тишине и спокойствии под молчаливым надзором куклы Юльки.

— Еще немного, — пробормотал он, — и я стану, как огурчик. Честно.

— Я в тебе не сомневаюсь, — ответил маг, — но у нас не осталось времени: мы прибываем на место.

— Это же хорошо.

— Это плохо, — возразил маг. — У нас четыре беды. С какой начнем разговор?

Сердце екнуло и заныло. У Мартина волосы зашевелились сами собой, без помощи ветра. Собрать столько неприятностей за два часа сна — это надо сильно постараться.

— Как, четыре?! Откуда столько набралось?

Маг развел руками. Основательно расстроенный происходящим, Григорий с трудом сдерживался, чтобы не схватить и не разломать что-нибудь на рабочем столе. Проблемы появились, откуда не ждали, и как обычно, налетели всем скопом.

— Рассказывайте без сортировки, — решил Мартин. — Чего мне терять? Все равно от проблем не убежать.

— Хорошо, — кивнул маг. Он читал записку ученого и одновременно пересказывал Мартину ее краткое содержание. — Первое: Иван и Анюта молодеют словно в сказке — не по дням, а по часам, поэтому времени у нас в обрез и даже меньше.

— Я не успею отыскать воду?

Маг отрицательно покачал головой.

— Не в этом дело, хотя отыскать на самом деле не успеешь. С первой проблемой справятся максимум через полчаса. Вторая проблема заключается в том, что с тобой вскоре произойдет то же самое. Если не отыщешь воду в течение суток — ты обречен. Поэтому в любом случае ты должен вернуться лабораторию до того момента, как второй раз станешь младенцем.

— Но я почти на месте!

— Это третья беда. Есть одно условие, которое ты не можешь выполнить.

— То есть?

Вопрос заставил мага нахмуриться. Успев перечитать сотни старинных рукописей, он так и не отыскал ответа на этот вопрос. Пившие живую воду продлевали свою жизнь, а с помощью живой и мертвой воды удавалось оживить умерших, но записи не гарантировали, что в случае с быстрым омоложением живая вода окажет нужное действие.

— До меня только что дошло, что процесс омоложения с помощью воды не остановить, — мрачно сказал он. — Этого мало. Вода продлевает жизнь, но не останавливает омоложение.

— Но… как же так?! – растерялся Мартин. Потратить столько времени на поиски, дойти до финишной прямой, и у самого финиша узнать, что долгий путь проделан зря? — Получается, я тут развлекался в свое удовольствие, полагая, что помогаю друзьям?

— Не делай поспешных выводов, — предупредил Григорий. — Остановить процесс омоложения возможно, но существует единственный вариант: уничтожить бактерии в организме. Иначе говоря, заморозить зараженных бактериями людей. Ор Лисс и Яга уже сообщили о том, что именно так поступят с Иваном и Анютой. Таким образом, мы уничтожим бактерии. Это плюс, потому что остановится омоложение твоих друзей. В замороженном состоянии они могут храниться вечно, но поиски волшебной воды должны закончиться успешно, иначе лежать им в стеклянных камерах-морозильниках до второго пришествия.

— А четвертая беда?

— Яга подозревает, что помощник Эрбуса жив, а мы уничтожили очередного похитителя ступы. Поскольку озверевший Правич нашел способ уклониться от «щупалец» волшебных поисковиков, его поиски основательно осложнились. В них задействованы практически все силы восьми государств, но даже это не дает гарантии, что мы обнаружим Правича до появления живых мертвецов. Боюсь, вскоре у нас настанут трудные времена.

Маг поставил опустевшую кружку на стол, щелкнул пальцами, и кружка превратилась в фарфоровую статуэтку танцующей девушки с длинными косами.

Мартин тоскливо вздохнул: узел накопившихся проблем не разрубить старинным македонским мечом. Лавину руками не остановить, нужно что-то глобальное. Например, устроить новое оледенение Земли, подобное тому, что произошло несколько тысяч лет назад. Мертвецы перемерзнут и станут безопасными. Правда, живые перемерзнут тоже, и после этого им станет безразлично, насколько уменьшится исходящая от мертвецов опасность.

Все-таки не зря кто-то сказал, что нет в жизни счастья. В какие-то моменты ясно чувствуется правдивость его слов. Как хорошо, что в другие моменты осознается их обманчивость, но таких моментов с каждым разом становится все меньше и меньше.

Какой-то город промелькнул внизу и остался далеко позади. Ковер-самолет летел над облаками, чтобы не привлекать к себе внимание, и так слишком много летунов объявилось в последнее время из-за Правича, и люди начинали нервничать всякий раз, когда видели, как по небу мчится что-нибудь, отличающееся по виду от птиц. Появление ковров означало только одно: суматоху, взрывы-выстрелы, тучи стрел, впивающихся, во что придется, и разнообразные последствия от использования магических заклинаний.

Мартин ничего не сказал Григорию в ответ на прозвучавшую новость. Да и что тут можно было сказать, кроме навязшей на зубах банальности? Маг и сам это понимал, и, не дожидаясь ответа, отключился от разговора, оставив Мартина наедине с собственными мыслями. Каждому из них было о чем подумать.

Ковер вдруг полетел почти вертикально вниз, и чувство щекотки усилилось многократно. На место Мартин прибыл окончательно проснувшимся.

Статуи.

Сотни статуй, собранных неизвестным скульптором, и практически ничем не отличающихся от простых людей. Для стопроцентного сходства осталось раскрасить их подходящего цвета красками, и тогда никто издалека не отличит скульптуру от настоящего живого человека.

А вот эмоции у этих статуй до непонятности схожие: практически на каждом лице читались испуг или изумление, некоторые люди как будто пытались закрыться руками от страшной напасти. Непонятно, зачем было воздавать огромное количество скульптур с одинаковыми эмоциями? Ведь публика не любит смотреть исключительно на ужас и страх, ей этого и в жизни по уши хватает.

— У меня такое чувство, что скульптор слишком часто кричал на натурщиков во время работы, — заметил волк, облетая статуи. Приметив подходящую, он разлегся на ее плечах. — Как я смотрюсь? Хороший из меня воротник получился бы?