Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ким смутилась.
– Ты имеешь в виду чай из чая? Я его больше не пью. Танин очень вреден.
– Даже жалкого пакетика в шкафу не завалялось? – взмолилась я.
Ким покачала головой.
– Да и какая разница? Все равно нет ни молока, ни сахара. Я бы не смогла приготовить правильный чай.
– Нет молока?
– Только соевое. Но у него не тот вкус.
Я уронила голову на руки и простонала:
– Ким, что с тобой стало? Этот город высосал все твои мозги, ты превратилась вфизкультурницу и фанатичку обезжиренной жратвы.
– Нет, Сэм, не будь такой! Такой быть нельзя! – оборвала меня Ким.
Эту дурацкую фразу мы давным-давно позаимствовали из одного позабытого телесериала семидесятых годов и нагло присвоили. От знакомых до боли интонаций голова моя поднялась, словно ее дернули за ниточку.
– Я – по-прежнему я! – воскликнула Ким и расплылась в обворожительной улыбке.
– Да, но тебя все меньше и меньше, – скорбно заметила я.
День выдался жаркий. Ким была в коротком топе – помесь лифчика от купальника и обрезанной футболки; отполированный, совершенно плоский живот был выставлен на всеобщее обозрение. Тренировочные штаны плотно облегали бедра Ким; когда она повернулась, чтобы снять с плиты чайник, мне стало ясно: ягодицы у мой подруги нынче сделаны из стали. Ее кожа блестела, а короткие волосы сияли здоровьем и дорогим ополаскивателем.
– Во всяком случае, тело свое ты изменила полностью, – сказала я, плюхаясь в надувное кресло из розового пластика.
– Долгие годы упорного труда, – отозвалась Ким. – Так ты будешь чай?
– Давай тот, что с шипами. Кстати, мне нравится, как ты тут все обставила.
Солнечный свет ласкал выкрашенный белой краской пол. Топчан, покрытый искусственной овчиной, по ночам, превращался, должно быть, в кровать. Над ним висело полотно – ярко-розовый кочан цветной капусты на белом фоне. На серебристых полочках Ким любовно разместила коллекцию кукол Барби и Синди, а рядом с кроватью высилась стопка книг по культуризму. Классические контрасты современной женщины.
– А ты помнишь кукол Маргариток? – предалась я воспоминаниям. – Ты все время пыталась найти кукол в нарядах от Мэри Куонт[36]?
– Черт, да сейчас они превратились в настоящие коллекционные раритеты. Помнишь, для них продавался целый чемодан с одеждой, в углу еще наклеена красно-бело-желтая маргаритка. Но в Штатах Маргариток не найти.
Ким протянула мне кружку.
– Только не ставь на кресло, а то пластик расплавится, и кресло лопнет.
– Никак не могу взять в толк, – я отодвинула руку с кружкой подальше от розового пластика, – почему вы здесь живете в крошечных однокомнатных квартирках. Можно ведь объединиться с кем-нибудь и снять большую. За те же самые деньги – гораздо больше места.
Ким села на пол, прислонилась к топчану, и подула на чай.
– Все слишком заняты, чтобы еще и приспосабливаться друг к другу. Каждому хочется отдельную конуру, куда можно приползти в конце рабочего дня. Кроме того, в Нью-Йорке суровые нравы. Друзей здесь сжирают, как жареную картошку. Каждый хочет чувствовать себя свободным, чтобы без сожаления избавляться от того, кто тебе больше не нужен.
– Ты это серьезно?
– Разумеется. В Нью-Йорке люди – твое оружие, их используешь, чтобы пробиться. К тому же, здесь достаточно выйти за дверь, чтобы встретить знакомого. В Ист-Виллидж я могу наткнуться на одного и того же человека четыре раза на дню. Да и баров много. Словом, если тебе нужна светская жизнь, то с этим проблем не возникает.
– Именно так ты познакомилась с Кейт и Явой?
– Угу. Точнее, Кейт встречалась с Лео. Через него я с ней и познакомилась.
В голосе Ким послышался легкий холодок. Я насторожилась.
– Кейт тебе не нравилась?
– От тебя ничего не скроешь, – вздохнула Ким. – Нет, не нравилась. Мне казалось, что она плохо обращается с Лео. Из-за нее он стал недолюбливать женщин. Лео по-настоящему запал на Кейт. Мне всегда казалось, причина отчасти в том, что она работала в галерее, но… Ладно, наверное, я себя обманываю, – печально улыбнулась Ким, поймав мой взгляд. – В общем, когда Кейт бросила Лео, он стал мрачным и нелюдимым. И как-то раз я объявила, что больше не хочу его видеть, потому что он сливает на меня весь свой мизантропический яд. Потому-то я и разозлилась, когда мы встретили его в парке.
– Помню.
– Но, похоже, Лео оттаял, – признала она. – Правда, в парке меня больше волновало, как бы побыстрее забраться в штаны Лекса, чем как ведет себя Лео.
– Хорошо оттянулась?
– Еще бы! – Ким рассмеялась. – Впрочем, сегодня я прогнала его в гостиницу. Захотелось побыть одной.
– Зрелое решение.
– А то сама не знаю.
– Так что за новость тебя так взволновала?
– Вот черт, совсем забыла! – Ким выпрямилась и поставила на пол кружку с чаем. – Ты ведь знаешь, что мы вчера ходили в полицию? Точнее, Лекс ходил. Они продержали его целую вечность, от скуки я чуть с ума не сошла. Но ты ни за что не догадаешься, что там Лексу сказали.
Ким выдержала паузу. Я послушно покачала головой.
– Убитого парня звали Дон? Похоже, он знал убийцу Кейт или человека, устроившего погром в галерее, а может даже обоих, и решил подзаработать шантажом.
– Откуда им это известно?
– Дон снимал квартиру вместе с приятелем и задолжал тому за аренду. Но несколько дней назад он по пьяной лавочке похвастался, что скоро у него появится целая куча денег.
– Раз копы поделились такой информацией с Лексом, значит, они закидывает удочки по всем направлениям, – сказала я. – Полиция зашла в тупик и пробует разные версии – только и всего. Зная Дона, должна сказать, что предположение не лишено смысла. – Я вспомнила презрительную улыбку Дона, вспомнила, как он раздражал Сюзанну, да и меня тоже. Дон был из тех людей, что любят выведывать чужие секреты. – Да, он вполне сгодится на роль шантажиста. Наверное, в тот вечер Дон задержался в галерее допоздна и слышал, как вошел любитель граффити.
– Черт, в этом городе каждый мнит себя художником, – вздохнула Кейт. – Режиссером, модельером, художником. Все мы тут стремимся к успеху. А еще есть Писатели-Актрисы-Скульпторы-и-Тому подобные. Я их называю ПАСТЬ.
– Неплохо, – оценила я.
– Ну что, подруга, могу я еще ввернуть словечко, а?
Мы улыбнулись.
– Но жить тут тяжело. Столько людей на таком крошечном островке, и каждый вкалывает изо всех сил, чтобы чего-то добиться… Господи, иногда я спрашиваю себе, зачем мне все это нужно.