– Я бы тихонечко отошел от тигрят, ну их с богом. Ить они меня не трогают, старался бы идти по чистым местам, не лез бы в чащи. Ить тигрица не любит, чтобыть кто-то на ее тигрят смотрел.

– А ночью?

– Что ночью? Ночью я бы задавал храпака. Ежелив я не тронул тигрятишек, то на кой я тигрице?

– Молодец, ястри тя в нос! Правильно. Я тогда тоже не тронул тигрят, и мы с миром разошлись. Все говорят, что тигр зловредный зверь. Так ли это? Не так. Будь он зловредный, то за мильены лет, что стоит наша земля, он бы всю живность передавил. Ан нет, живут рядом кабан, изюбр, тигр. Знать, он к месту. К месту и волк. Природа-матушка во всем ладно распорядилась.

– Тятька говорит, что всем энтим правит бог, – подал голосок Федьша.

– Бог так бог, не буду рушить вашу веру, но у меня бог – вот эта тайга и в душах людских добро. Слушайте, как все явственно. Ты вот, Ваньша, охотник. Идешь ты по тайге, выскочил на тропу козуленок, ответствуй, надобно ли его убивать?

– Это мясной зверь, знать, моя едома, надобно.

– В одном месте ты оказался добряком, а больше испугался тигрицы, а здесь ты делаешь, как злой человек. Потому как тебе вреда не может исделать та козуля. Знать, в твоей душе не столько доброты, сколько страха. Оставь того козуленка, а по осени уже добудешь козла. В три раза будет больше мяса. И еще скажу вам одно таинство природы: ить козуленка-то после его рождения собака и волк не чуют. Какие уж у меня были хорошие собаки, и те чаще проходили мимо малышни и не чуяли его духа. Вот как бог-природа рассудила. А ежели и найдут, то не давят, а прижмут лапами и держат. А вот поросятишек, тех давят. Пошто бы так? Знать, пото, что у козули один-два козуленка, а у чушки до десяти поросят.

Опять же это идет от природы. Случись в тайге большое сборище кабанов, тут же средь них вспыхивает чума, дохнут почем зря. А вот когда их в меру, все ладно. Больных и хилых тигр подберет, аль волки порежут, ведь та болесть-то начинается у хилого поросенка, здоровяку – все нипочем, а потом передается уже и здоровым. Знать, нужны в тайге тигры, волки, медведи? А?

– Кажись, нужны, – неуверенно ответил Федьша.

– Нужны, очень даже нужны. Сейчас тигров делается все меньше и меньше. Дорого за них платят. А когда совсем не будет, то для зверья – погибель. Наши вот находят логова волчат и убивают их. Я ни одного не тронул. Волка – да. Он хитрец, и хитреца добыть – нужна сноровка, добудешь – и сам сильнее делаешься. Все это к тому, чтобы вы не трогали малых зверей. А ежели есть возможность, то поменьше бы били самочек. Так и не оскудеет тайга, – вел свои уроки Макар Булавин. – Когда пришли мы сюда, наши зимовья стояли за пять, десять верст от деревни, теперь забираются за сотни верст. Кабаны ходили за поскотиной, тигры скот воровали. Теперь тишина. Кабаны тайком идут топтать кукурузу аль копать картошку. А то шли и днем и ночью. Знать, их меньше стало. А пройдут годы, еще меньше будет. Это уже к другому говорю, что охотник должен быть мудрым, брать из тайги столько, сколько надобно для едомы. Взять меня, что мне стоит с Бураном добыть два десятка кабанов? В день по два-три буду колотить, а можно и больше. Мясо продавать – деньги. А на кой они, есть едома, лапотина – и живи в радости и веселии. Вы должны помнить главное, что вы хозяева тайги, а не губители. Не будете радеть – все сгинет. Сейте добро, а не зло. Не зря людей давят летом медведицы, потому как те люди покушаются на их малышей. На меня однова бросилась изюбриха, потому как я набрел на ее изюбренка. Едва не убила чертовка.

– А какие это красные волки?

– Это злые волки. И эти волки скоро сгинут с лика земного. Нет в них хитрости, а есть злоба. Они мельче серых, но могут напасть на человека и средь лета. Осенью же сбиваются в стаи и секут всех подряд. Серые же, мудрые, волки в стаи сбиваются только в гон, живут осторожно, тихо. Зря под выстрел не выбегут. Красным, тем все нипочем. Это самые ловкие волки. Им ничего не стоит растерзать медведя. Он еще живой, орет, а они уже рвут куски мяса. Видел я такое, живьем растащили по кускам. А вот серые – те медведей стороной обходят. Да и человека тоже. Потому вам, охотникам, надо быть осторожными с красными волками. Они как хунхузы, побежал от них – они на тебя, на них – то от тебя. Нес я однова с пасеки деда Ипата колодки, сапоги стачать задумал. Навстречу волки. Что бы ты сделал, Федьша?

– Стал бы стучать колодками и бросился на волков.

– Верна. Так сделал я. Волки подались назад, я на них, они бросились в сопку, я за ними, стучу колодками, ору, ажио у самого мороз по коже идет. Убежали. Простой вам пример. Побежите от махонькой собаки, она за вами вслед бросится: боятся – знать, она страшна. Почему медведь тут же норовит содрать кожу с головы охотника, когда охотник оплошает? А все потому, что он боится глаза человеческого. Надо мной тожить однова космач занес лапищу, когда метнулся ко мне, чтобыть глаза мои прикрыть. Ан нет, я полоснул его под себя, сунулся под ноги. Всякий зверь страшится смелого человека, человеческого глаза.

Спытайте на кошке, посмотрите ей в глаза, она их тут же отведет, отвернется, потому как видит смелость в ваших глазах. Смелость для охотника – дело заглавное. Поставил однова Степан Бережнов самострел на медведя. Попался медведь, тронул веревку, пуля перешибла ему хребет. Идет Степан да молитвы читает. Вона и винтовка вверх дулом торчит. Сработал самострел. К нему. А тут на него медведь. Он не разобрался чо и как – и деру. Перескочил Туманиху и ног не замочил. А медведь-то для него был безопасный. Со мной был случай: прыснул на меня шатун, сдернул я свою любимую бердану, чак – осечка, второй раз – тоже осечка. И пошел буром на медведя. Он на меня, я на него. Сошлись на десять шагов, медведь зафыркал, закрутил головой, не хочет смотреть мне в глаза, а потом круть – и деру.

– А страшно было? – спросил Гераська.

– Еще как. Вы покажите мне человека, который бы сказал, что он никого не боится, с таким я сроду на охоту не пойду. Удерет при первой же оплошке, а может и сгинуть от зверя.

– А какой самый смелый зверь в тайге? – зашумели малыши.

– Заяц, заяц, детки.

Ребятня засмеялась: заяц трусишка, и вдруг смелый.

– Так слушайте, не трус заяц, а смельчак. У него одно опасение в ногах, а у тигра когти, клычины, у медведя тоже, волк рвет зубами, как ножом режет. А у зайца одни ноги. Идешь, бывало, смотришь: сидит заяц под елью, ухом не поведет. Сидит себе и глаза косит, будто говорит: а я тебя не боюсь. Разве тебя допустит медведь аль тигр, волк ли так близехонько? Нет. Ежли замыслил кто тебя убить, то затаится, что и не увидишь. А тут всего зайца видишь – а он сидит. Волк, ежли ты без ружья, может показаться, медведь тоже безоружного не боится, а вот заяц – хоть ты и с ружьем, не трусит. Хитрый зверюшка. Подобрал я однова на снегу зайчонка. Выкормил. Он вырос. И скоро понял, что я его защита, совсем осмелел, стал гонять Жучку, догонит ее и почнет передними лапками молотить, будто Жучка – барабан. Она визжит от боли, спешит спрятаться под крыльцо. А Жучка была медвежатницей. Храбрым стал, потому как ему бояться некого. Разумом дошел, что он голова всему. Потом у нас был волчонок, ему от зайца тоже покоя не было. Гонял почем зря, будто за своих собратьев мстил, что их волки пожирают. Главное – обрести уверенность, познать свою силу.