у пассажира 10 % от стоимости поездки уходят на бонусный счёт, а водитель видит оставшиеся 90 %.

– Надь, я чё-то не поняла. Сколько с нас? По 220? А тут цена 800. Получается, по 200?!

Я заранее пожалел Надю, которую среди сидящих сзади стало легко вычислить по совершенно испуганному смущённому взгляду. Она смотрела то в свою мобилу, то в мою, пытаясь понять, что происходит.

Две другие коллеги тревожно молчали, ожидая развязки.

– Ты же сказала, что по 220. – Девушка продолжала уверенно давить тоном следователя по особо важным делам.

– Девочки, я не знаю. Я не понимаю. У меня почему-то 880…

Я соображал, как поступить. Если начать объяснять природу ошибки, в моих показаниях всплывёт тот самый бонусный счёт, на который заказчица получила свой откат в 10 %. А вдруг они уже не первый раз так скидываются за такси? Новые эпизоды нам совершенно не нужны.

Так что я молчал. Сзади остановился грузовик и побибикал.

– Девушки, мне бы поехать, а то мы немножко перекрыли проезд.

Хлопнули двери. Я тронулся, поглядывая в правое зеркало. Четыре человека стояли на обочине и о чём-то спорили.

* * *

К Мурене подошёл пассажир, открыл дверь, но замер, разглядывая её сияющие бока и салон.

Я только что высадил пакса в Пушкино, заскочил на мойку и включил все тарифы: горит ужасно, цены высокие, а мне лишь бы выбраться отсюда поскорее обратно в Москву.

И вот новый заказ, судя по всему, по эконому.

Пассажир начал рыться в своей сумке. Это был смуглый парень лет тридцати пяти. Из Средней Азии.

Он достал из пакета летние нарядные туфли и начал переобуваться в них, аккуратно уперевшись кончиками пальцев в дверной проём. Снятую обувь завернул в пакет и убрал в сумку с логотипом «Адидас».

И лишь затем сел в машину, старательно отряхнув туфли от снега, которого и не было на летних туфлях, а затем улыбнулся мне и произнёс со смешным акцентом:

– Салам алейкум. Верхний Лихоборский поедем? Я Андалеб.

– Алейкум салам! А я Никита. Поедем!

Андалеб показал пальцем на туфли и многозначительно произнёс:

– Хотел, чтобы чистый обувь. Машина чистый. Обувь чистый. Здравствуйте. Нам Верхний Лихоборский надо!..

Мы оба широко улыбались.

* * *

– Вань, наших строителей надо менять. Они не хотят работать совершенно. Я не могу туда ездить каждый день и стоять у них над душой. Вместо косметолога проторчала там полтора часа. Подоконники они не будут ставить. Да, так и сказали: нам западло. А кто их тогда будет ставить, если не они? Мне самой? Нам нужна новая бригада. Да, сказал, что западло, я сама слышала. Как? Заподлицо? Да, так и сказал: заподлицо.

* * *

– Вы не возражаете, если я вам на чай наличными дам?

Мы остановились у входа в терминал Внуково.

– Конечно. Благодарю. Как вам удобно…

Барышня протягивает 500 ₽. Я твёрдо ей заявляю:

– Это много.

– У меня нет мельче… Это не много, это нормально!

– Я верну вам триста и не спорьте, пожалуйста.

Я полез в бумажник, но нахожу там лишь пару полтинников и тысячные.

– Чёрт. Простите. Нет мелких. Давайте в следующий раз. Правда, пятьсот это много.

– Я бы перевела вам Сбербанком… Но не могу.

– Я могу сдачу Сбером вернуть, идёт?

– Нет, ни в коем случае! Муж увидит перевод, опять будет скандал. Я уже однажды так на чай оставила, потом неделю не разговаривали. Только наличка. Берите пятьсот и сами не спорьте! Я тут клиент, между прочим!

Девушка решительно положила на подлокотник пятьсот рублей и выскочила из машины.

* * *

Разговорились с пассажиркой. Обо всём. Начали с погоды, с грязных обочин, а дошли до человеческого великодушия.

И я взял и рассказал ей эту историю.

И женщина полезла за платочком в сумку и стала вытирать слёзы. Таким же бумажным, одноразовым, в упаковке, как у того мальчишки в коляске.

Вот эта история.

К попрошайкам я отношусь с недоверием.

И этого мальчишку, сидящего в инвалидном кресле, старался всегда обходить стороной. Я понимал: инвалид он настоящий. Искривлённая кисть управляла джойстиком на подлокотнике, и он переезжал с одной стороны Истикляля на другую, чтобы не стоять под открытым солнцем, под козырёк салона очков.

Здесь, на углу Бекар сокак и Истикляль джадесси этого мальчишку знали все. Каждый день он вставал то с одной стороны улицы, то с другой, следуя за тенью от зданий, клал на подлокотники коляски дощечку, на неё – упаковки бумажных салфеток. И продавал их.

Конечно, я понимал, что ничего он в действительности не продавал. Это было слегка облагороженное попрошайничество: купить десяток пачек, а потом продавать их «в розницу», финт ушами, деньги ему давали не за салфетки.

С другой стороны, человек действительно болен. Одет опрятно и чисто. Коляска недешёвая. Не выглядит голодным.

Пусть стоит, просит деньги под видом продажи. Мне никакого дела до этого не было. Я даже не знал, как его зовут. А вот остальных – знал. Этих ребят, владельцев кафе, Эрхана и Джасима, у которых в заведении я торчал всё свободное время, попивая вино или кофе. Того косоглазого хозяина прачечной, который вечно кричал мне «хай, Ники!», а я отвечал ему «хай, Юсуф!» Повара мясного ресторана, Мурат и Оуз, выходившие покурить в подворотню. Охранник ночного клуба, похожего на бордель, Мустафа. Бармены соседних пивняков. Хозяин отельчика, сириец, скучающий на крыльце. Мальчишки с подносами с чаем. Все друг друга знали, если не по имени, то в лицо.

Бродячих псов, живших в этом квартале, тоже все знали в лицо. Бродячих – просто потому, что они бродили по этим переулкам. Они здесь жили, тут был их дом. Привитые, с бирками в ухе, ужасно добродушные дворняги, у которых к окружающему миру, казалось, не было ровным счётом никаких претензий. Имена им мне приходилось давать свои: Шарик, Тузик…

Однажды я сидел за столиком привычного кафе и пил привычное вино «Чанкая». С моего места, сквозь Бекар сокак, был виден кусочек Истикляля, где стояла коляска продавца бумажных платочков. Подходили к нему редко, кто-то бросал монетку, но ничего не брал взамен.

Попрошайка, подумал я без злобы. Все же всё понимают: упаковки салфеток – это всего лишь хорошая мина…

Вдруг коляска тронулась в мою сторону. Мальчишка пересёк оживлённый Истикляль и, тихо жужжа электромоторчиком, заехал в нашу подворотню, остановился у двери крошечного магазина, представлявшего собой комнату метр на метр, где помещался один продавец, протягивавший покупателям товар через открытую дверь в коморку, заваленную сигаретами, водой и прочей нехитрой ерундой.

Продавец перекинулся парой слов с попрошайкой. Неужели, он и «крышует» этот промысел?