халатах и промасленных комбинезонах. Зачем, спросите вы? Да чтобы предъявить эту бумажку гайцу, если тот остановит.

Любой гаец, останавливая любого таксиста, прекрасно понимает, что путевой лист будет липовый. Но он должен быть в машине. Если его не окажется, начнётся торговля.

А вот на мойке, глядя на сугробы на колёсах, заезжающие ополоснуться гаишники к таксистам не лезут.

Не потому, что добрые или с понятиями, а потому что у них скоро будет развод и им уже некогда. Это ведь таксисты моют машины перед выходом на линию. Гайцы – перед завершением работы.

– Ну чё, как заработки? – весело спрашивает лейтенант, затягиваясь коричневой сигаретой с запахом вишни.

– Да нормально, терпимо.

– Сколько аренда такой? – Он показывает сигаретой на грязную корму Мурены-второй, с которой разлетаются ошмётки снега.

– Три тысячи.

– Каждый день?! Ничего себе! И что, отбиваешь?!

Я тоже достаю сигарету и закуриваю.

– Конечно, отбиваю. Я же твоим коллегам не плачу никогда. Так что нормально остаётся.

Гаец смотрит на меня внимательно.

– Это же ты пару дней назад тут выехал и развернулся прямо напротив мойки?

– Наверняка. Я иногда здесь разворачиваюсь.

– А здесь нельзя. Сплошные.

– Потому и не плачу никогда вашим. Знаю ПДД. Тут же нет знаков. А разметка под снегом. Я ничего не нарушаю. И ты это прекрасно знаешь.

Гаец улыбается.

– Умные таксисты стали, куда деваться. А если я в протоколе напишу, что снег почистили и разметку было видно?

Я зеваю в ответ.

– Ну напиши… Главное, «стукачок» не забудь выключить, а то рискуешь неполным служебным. – Я тоже изо всех сил улыбаюсь в ответ.

«Стукачок» – это видеорегистратор, который установлен почти во всех патрульных «октавиях».

Гаец бросает бычок в решётку слива и садится в свою машину, она готова. Завтра, послезавтра или через месяц он или его коллега обязательно остановят меня и придирчиво рассмотрит мой путевой, в котором я лично расписываюсь за медиков и механиков. Они обязательно пошутят о том, что все записи сделаны одинаковыми ручками, а я в ответ сообщу им, что в парке покупают канцтовары централизованно. Они возразят, что и почерк очень похож, а я предложу им переучиться на графологов. Они вернут мне документы и процедят сквозь зубы «Счастливого пути», а я наверняка не поблагодарю и просто уеду.

* * *

– Сплошные чурки в такси! Нет, я не националист, но почему сплошные чурки?!

Сорокаминутная поездка в Домодедово с достопочтенным господином, ужасно переживающим по поводу высоких цен на такси и засилия приезжих в этой важной профессии. Мы спешим на вылет рейса в Париж.

Всегда, когда пакс настойчиво пытается раскрутить меня, «русского водителя», на подобную дискуссию, я тушуюсь и глупо мнусь.

Я же наперёд знаю, как она, дискуссия, будет развиваться.

Я вяло возражу, что цены низкие – относительного того сервиса, который реквестирует пассажир. Потом тонко намекну, что доли условных «хороших» и «плохих» водителей, независимо от их национальности, в первую очередь красноречиво индицируют готовность потенциальных водителей возить тех самых пассажиров за те самые деньги. А доля заказов в «повышенных» тарифах даже в сытой столице – не менее красочно иллюстрирует предпочтения тех самых пассажиров, которые в аэропорт Домодедово желают добраться евро за десять, а через пару часов из аэропорта им. Шарля де Голля поедут минимум за пятьдесят.

Затем, наблюдая, как пассажир злится, я равнодушно зевну, сделаю глоток кофе из термокружки, и добавлю, что в приличном обществе за пассажи про чурок получали канделябром, но где же сейчас сыщешь то общество и те канделябры…

По этой причине я иногда молчу в ответ, паксы начинают заводиться от моего нежелания обсуждать проблему, а я, увидев, что накал страстей зарождается совершенно органически, и мне всё равно не избежать этой участи, выдерживаю глупую паузу, будто обдумываю ответ, а потом начинаю свой привычный монолог.

* * *

– Потянет! – решительно успокоил себя мойщик Сергей, закончив тереть лобовое стекло изнутри и уставился на меня, ожидая реакции.

Я подошёл к Мурене и посмотрел на результат его работы. Стекло переливалось разводами от не очень чистой тряпки, которой Сергей, благородных кровей человек родом из Ростова Великого, третий раз пытался завершить начатое. А именно, домыть Мурену.

– Вот у нас в Ростове есть мойка «люкс», – некстати сообщает Сергей, хотя я не произнёс ни слова, лишь посмотрел на него недобрым взглядом: – Она вообще лучшая в городе. Мы там «кайены» моем. «Лексусы». Такими вот тряпками. И никто не жалуется.

– А есть чистая тряпка? Может ею попробуем? – делаю я очередную попытку исправить безнадёжную ситуацию.

– Чистых нет. Не покупают. Раньше были, но сейчас закончились.

Я тяжело вздохнул и полез в бардачок за бумажником.

– Сколько с меня?

Сергей крепко задумался, погрузившись в сложные калькуляции.

Когда-то на этой мойке работал Алишер, расторопный самаркандец. Парень лет двадцати пяти. Он мне так нравился, что я ему иногда рассказывал про Стамбул. Про синее небо, Босфор, оранжевые апельсины, сочные гранаты и ароматную баранину. Про завтраки, про мечети, про улицы, про людей.

И вот, примерно год назад я заехал на мойку, а Алишера не было на месте. Вместо него работал какой-то новый парень.

– Алишерка? Тут мойщиком был? Он уехал куда-то, не знаю.

А через неделю я получил первую порцию фотографий с видами Фенербахче.

– Дядя, я в Стамбуле! У нас такие завтраки, дядя, вы приезжайте, я вам накрою очень вкусный завтрак! Знаете ресторан у стадиона? Вот я в нём работаю! Дядя, приезжайте, пожалуйста! Тут очень хорошо!

Я знаю, дорогой. Я рад, что у тебя всё в порядке.

– Дядя Никита, а помните, вы рассказывали, что девушку видели с очень красивыми ногами? А где именно это было? В Бешикташе, наверное?

Я смотрю на ростовского Сергея, который не может понять, отчего грязная тряпка оставляет разводы на стекле.

– У нас, значит, что было? Экспресс? Без пены, да? Коврики. И стекло два раза. Верно?

Он снова выразительно посмотрел на меня, а я в ответ лишь по-мхатовски молчал.

– Хорошо. Стекло будет один раз. Экспресс, коврики, стекло. Рублей пятьсот получается, вроде.

* * *

– Извините, но я должен сделать вам комплимент! – произнёс я выразительным тоном и посмотрел в зеркало.

На меня испуганно смотрели глаза девочки лет десяти в смешной оправе с круглыми стёклами.

Я выдержал эффектную паузу и голосом харизматичного взрослого продолжил:

– Я в такси скоро уже четыре года. Сделал больше десяти тысяч поездок. Как вы считаете, сколько раз за эти четыре года пассажир извинился за ожидание?

Девочка расплылась в широкой улыбке: она поняла, на что я намекаю. Дело в том, что минуту назад она прыгнула в машину и произнесла: