по-прежнему с ним? — спросил Митин, почти ничего не ощущая, кроме тягостности и неловкости.

— Нет. Я его оставила. Тоже по-свински. Мне надо было аборт делать, а я боялась, он догадается, и сбежала. Сейчас я в порядке, работаю, налаживать буду изучение языка по ускоренной методике. Может, слышал — по методу Лозанова?

— А новый муж? — Митин показал на тамбур.

— Какой муж, так, кавалер-партнер. — Она откинула прядь золота, закрывавшего пол-лба. Лоб был прежний, чистый, высокий, вот-вот нимбом засветится. — Не хочу я их никого, — сказала она. — На дух не хочу. Знаешь, я тебе призналась с одной только целью, чтоб мы были добрыми знакомыми. Больше ничего. Чтоб я тебе не была враг номер один. Понятно?

— Ну какой ты враг, — отмахнулся Митин. — Ты никогда мне врагом не была. Это ведь я ошибся. За что ж тебя винить…

— Нет, отчего же, ты вини! За ошибки платят. Я-то расплатилась всем, буквально всем, что у меня было хорошего.

За окном мелькали избы, играющие дети, колодцы, переезд и стрелочница с флажком.

— Я ведь о тебе все знаю. — Ока грустно улыбнулась. В улыбке засверкали знакомые ровные зубки с щербинкой посредине. — И что потерял жену, и что дочь у тебя взрослая. Даже что снова собираешься жениться — на актрисе. — Настя посмотрела на него. — Она хорошая актриса, с нервом. — Настя вынула из волос роговую заграничную заколку, подержала во рту, подбирая волосы сзади. — Ну, я пошла, милый. Пусть хоть вагонная встреча с тобой будет у меня. На память. Бывай, как говорится!

— Держись, — сказал. — Все образуется. Уж поверь мне. Ты очень красивая. А красивые не пропадают. Их берегут как ценности природы, как слитки золота. — Он говорил первое, что приходило в голову, не веря в то, что говорил.

— Зайди как-нибудь, — прошептала она, помахав рукой. — Вспомним, какие мы были.

— Хорошо, — сказал он, — приду.

Она судорожно стала рыться в сумочке, достала какую-то диковинную ручку с плавающими внутри рыбками, которые брызнули разноцветными точками, на билете нацарапала адрес.

— Это недалеко от тебя, — сказала, запахивая цветастую шаль. — Значит, придешь?

Он взял билет с адресом, сознавая, что никогда не зайдет. Настя исчезла, он поглядел в окно — стояла непроглядная темень. Что ж, с 23 декабря день начнет прибавляться.

…В Москве он прямо заехал на квартиру к Старухе. Катя жила там сейчас, через неделю нужно было на кладбище устанавливать доску на могиле Крамской.

В тот день с утра без конца звонил телефон. Катя бегала по магазинам, на столе должны были стоять любимые Старухины блюда; потом, когда все уже было готово и время уже истекло, решили не дожидаться Любкиного прихода с экзамена, скоро ли она освободится?

На улице их уже ждали люди, стояли Слава Ларионов, Лютикова, много незнакомых. Было ветрено, того и гляди снег усилится, трудно придется на кладбище. Митин чуть поотстал, помедлил у дома, мелькнула мысль, что на этом вот доме тоже прибьют доску с именем Старухи.

— Подожди! — зазвучал Любкин голос. Вдали послышался легонький перестук ее сапожек, в арке мелькнул силуэт в стеганом комбинезоне на молниях, с шапкой густых кудрей.

— Уже? — ахнул Митин. — Ну, молодец! Небось первая напросилась?

— Ага! Напросилась и провалилась, — засмеялась Любка.

— Заливаешь, — сказал Митин, — не такие у тебя бывают глаза, когда ты проваливаешься.

— Минуточку, — попросила Любка, обнимая его, и, не дожидаясь согласия, понеслась в подъезд.

Она открыла почтовый ящик. Из него вывалилась телеграмма. Любка пробежала ее глазами, вспыхнула, а из ящика на нее сыпались журналы, вырезки из газет, письма с марками разных стран и городов.

Все шла и шла к Крамской почта.

ПОВЕСТИ В ДИАЛОГАХ

ОБЕЩАНИЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Вестибюль торгово-бытовой точки небольшого города-новостройки вблизи Москвы. Налево — вход в парикмахерскую, направо — через дорогу — в пивной бар «Радость».

Летний день в разгаре.

В зале парикмахерской  С в е т л а н а. Это красивая женщина средних лет. В двадцатые годы о ней сказали бы — «из бывших». Она кончает прическу молодой полноватой женщине, привлекающей внимание с первого же взгляда. Это — Л и д и я. В соседнем кресле у  О л е с и, стриженой, смешливой, бреется  В а л ь к а  К а л е н д а р е в. На стуле, рядом с телефоном, играет кассетный магнитофон.

…А может, снова, дорогая,

В Томашев на день закатиться?

Там та же вьюга золотая

В беззвучности сентябрьской длится…

В том доме белом, в тех покоях,

Где мебель сдвинута чужая,

Наш давний спор незавершенный

Должны мы кончить, дорогая,

Должны мы кончить, дорогая…

О л е с я (Светлане). И что тебе нравится? Чужая мебель. Томашев. (Календареву.) Помнишь, как мы с тобой, бывало… (Поет, чуть качнувшись.) «У меня есть сердце, а у сердца песня, а у песни тайна…» (Продолжая брить.) А Сличенко у тебя нет?

К а л е н д а р е в. Нет. Но если прикажешь, дорогая…

О л е с я (заканчивая бритье, с мнимой беспечностью). Рада, что ты наконец объявился. А то с утра, как назло, одни бабы. Всем, видите ли, «под тиф». (Передразнивает.) «Как у вас». Работаешь в сантиметре от кожи. (Помахивает пальцами.)

К а л е н д а р е в. Можно пива выпить. Наверное, уже завезли. Вот-вот открытие. (Вглядываясь.) Да ты что невеселая? Совсем забыла меня, одуванчик? (Пытается обнять.)

Л и д и я (в соседнем кресле у Светланы залюбовалась в зеркале своей прической). Прямо не узнать! Метаморфоза какая-то.

С в е т л а н а. Новую модель на вас попробовала.

Л и д и я (встала). Уютно у вас. Обои шикарные, мебельный гарнитур. И где только доставали?

К а л е н д а р е в (оживляясь, скороговоркой). Это все Нерукотворов. Особенно мебель «Рамона» — в большом дефиците.

Л и д и я. Что — в большом дефиците?

К а л е н д а р е в (вставая с кресла). Да всё. К примеру, такая цепочка, как у вас. (Рассматривает.) Вроде бы с крестиком, а все же не крестик, у-ух, какой дефицит. (Играет цепочкой.) Откуда, если не секрет? Очень нужна для любимой.

О л е с я (тихо). Брось, а то не отвяжется.

Л и д и я (услышав, Календареву). Вы и правда интересный мужчина… (Вздыхая.) Но сейчас мне не до мужчин. (Снимает цепочку.) Если для любимой очень нужна, возьмите. Я уж не так ею теперь дорожу.

К а л е н д а р е в. Да вы что? Это же юмор. Вы что, юмора не понимаете?

Л и д и я (вскидывая глаза). Все мои ошибки от этого. (Надевает цепочку.) Тем более я тут человек новый, вас вижу в первый раз.

К а л е н д а р е в. Извините, мое упущение. (Протягивает руку.) Календарев Валентин.

О л е с я. Все мы тут новые.

Л и д и я (Календареву). Вы тоже недавно приехали?

К а л е н д а р е в. Да как сказать… Вроде бы давно — и вместе с тем позавчера.