Женщина в углу сидела молча. Снизу слышался шорох животных. Тут снаружи раздался звук шагов. Кто-то шел по дорожке с улицы.

Только Стефанос открыл рот, как его прервали. Быстрые шаги пробежали вверх по лестнице.

В дверь стремглав влетел юноша и замер, касаясь одной рукой дверной ручки, а другой взявшись за ремень брюк, — на редкость театральная поза. Да и сам юноша выглядел крайне театрально. Правда, ему это шло. Стройный, загорелый красавчик лет восемнадцати, с курчавыми темными волосами и живым горящим взглядом был одет в старые фланелевые полосатые брюки и в кричаще-яркую пижонскую рубашку.

— Он пришел, дедушка?

Тут он увидел Саймона. Меня он явно не замечал, но я уже стала к этому привыкать и потому сидела молча, как и женщина дома. Юноша удовлетворенно улыбнулся и быстро заговорил по-гречески, но дедушка сурово прервал его:

— Кто разрешил тебе прийти, Нико?

Нико повернулся к нему. Движения его были быстрыми и грациозными, правда беспокойными, как у молодого кота.

— Лефтерисы сказали, что он приехал снова. Мне захотелось его увидеть.

— Увидел? Сядь и молчи, Нико. Нам требуется о многом поговорить.

Нико бросил на Саймона быстрый оценивающий взгляд.

— Ты сказал ему?

— Нет. Сядь и молчи.

Нико повиновался, но темными сверкающими глазами впился в Саймона. В его взгляде бушевали веселье и злость. Саймон отвечал ему притворным, уже знакомым мне равнодушием. Он вытащил портсигар и перевел взгляд на меня. Я отрицательно покачала головой.

— Нико?

Тот протянул было руку, но потом, застыв на мгновение, отдернул ее и одарил Саймона очередной яркой улыбкой:

— Нет, спасибо, кирие.

Бросив взгляд на деда, он подошел к громадной кровати и улегся. Саймон достал спички, неторопливо прикурил, аккуратно засунул коробок обратно в карман и повернулся к Стефаносу.

Последний сидел, не двигаясь. Он все молчал. И вновь наступила тягостная тишина. Юноша на кровати замер. Он не сводил с Саймона глаз. Женщина близ меня не шевелилась, но когда я посмотрела на нее, то встретилась с ней взглядом, однако она быстро перевела его на свои руки на коленях, будто ее переполнял стыд. Я догадалась, что она тайком изучает мое платье. Внезапно меня осенило, что Стефанос тоже стесняется.

Очевидно, до Саймона это тоже дошло, потому что он решил не дожидаться Стефаноса и наводить мосты сам.

— Кирие Стефанос, я очень рад, что наконец вижу вас и женщину вашего дома. Мы с отцом писали вам, чтобы поблагодарить за то, что вы сделали для моего брата, но… в письме всего не выскажешь. Отец умер, но я говорю и от его имени и вновь благодарю вас. Вы понимаете, не всегда можно выразить словами, что чувствуешь, что хочешь сказать, но я уверен, что вы понимаете мои чувства и чувства моего покойного отца.

Он улыбнулся женщине. Она не ответила, но мне почудилось, что она болезненно простонала и чуть шевельнулась. Ее узкие губы дрожали, и она до боли стиснула руки.

Стефанос ответил почти грубо:

— Вам не нужно говорить, кирие. Мы сделали то, что должны были сделать.

— Но ведь это подвиг, — тихо сказал Саймон. — Вы не смогли бы сделать для него больше, даже будь он вашим сыном. — И перевел взгляд на женщину. — Не станем больше говорить об этом, кирие, ведь существуют воспоминания, которые не хочется вызывать в памяти, и я постараюсь больше не говорить о том, что может вас расстроить. Просто я пришел еще раз сказать спасибо от своего имени и от имени отца… и увидеть тот дом, где живут друзья моего брата, которых он нашел в последние дни своей жизни.

Замолчав, он медленно огляделся. И снова наступила тишина. Внизу под нами шаркали животные, кто-то из них чихнул. На лице Саймона ничего нельзя было прочесть, но Нико снова бросил на него изучающий взгляд, а потом с нетерпением посмотрел на дедушку. Однако Стефанос молчал. Наконец Саймон спросил:

— Значит, он жил здесь?

— Здесь, кирие. Внизу за кормушкой в стене пролом. Там он и прятался. Грязные фашисты не догадались искать за мешками с соломой и навозом. Хочешь посмотреть?

Саймон отказался:

— Нет. Не надо вам напоминать о том времени, да и незачем задавать вопросы. Вы уже обо всем рассказали в письме, которое за вас написал священник. И о том, как Майкл был ранен в плечо, и как он тут прятался, и как после… потом снова ушел в горы.

— Случилось это перед рассветом, — начал рассказывать старик, — второго октября. Мы хотели, чтобы он остался, ведь он еще не выздоровел, а в горах было сыро. Только он не согласился. Помог похоронить Николаоса и ушел. — Стефанос кивнул в сторону Нико. — Он тоже был тогда тут, и сестра его, Мария; она сейчас замужем за Георгиосом, у которого магазин. Когда пришли немцы, дети скрывались с матерью в полях, а иначе кто ведает, что могло бы случиться? И их могли бы убить. Поэтому-то кирие Майкл и не остался. — Он произнес имя в три слога: «Ми-ха-ил». — И ушел в горы.

— Ну да. Через несколько дней его убили. Вы нашли тело где-то между Араховой и Дельфами, принесли его вниз и похоронили.

— Да. То, что я нашел на теле, я через три недели отдал Периклу Гривасу, а он передал это англичанину, который уходил ночью из Галаксидиона. Это вы тоже знаете.

— Знаю. Но я хочу увидеть место его гибели, Стефанос.

На мгновение наступила тишина.

Нико, не моргая, наблюдал за Саймоном. Вытащив сигарету, он тоже закурил.

Старик мрачно сказал:

— Я покажу. Завтра?

— А это удобно?

— Для тебя удобно всегда.

— Я крайне благодарен вам.

— Ты же брат Майкла.

Саймон тихо спросил:

— Он ведь долго жил здесь?

Неожиданно женщина близ меня ожила и произнесла чистым мягким голосом:

— Он был для меня как сын.

Боль и смущение охватили меня, когда я увидела слезы на ее щеках.

— Ему надо было остаться, — сказала она и повторила с отчаянием в голосе: — Ему надо было остаться.

Саймон возразил:

— Он должен был уйти. Разве мог он остаться и подвергнуть вас и вашу семью опасности? Когда немцы вернулись…

— Не вернулись, — вмешался Нико.

— Не вернулись. — Саймон повернул к нему голову. — Потому что поймали Майкла в горах. Но если бы они его не нашли, если бы он все так же прятался здесь, они бы вернулись и…

— Они не поймали его, — произнес старик.

Саймон резко обернулся. Стефанос сидел на скамье, слегка наклонившись вперед, раздвинув колени и сжав в кулаки руки. Его глаза казались темными и глубокими под седыми бровями. Мужчины смотрели друг другу в глаза. Я застыла на своем жестком стуле. Мне казалось, что я вижу фильм в замедленной съемке. Молчаливая и непостижимая сцена была насыщена эмоциями, которые неприятно действовали на нервы.