Итак, бежать из Марокко и воспользоваться моим тайным счетом в Индии дядя Хасан не захотел, предпочел бороться за корону — и через год добился ее, став королем Хасаном V. И весь этот последний восхитительный год, который доживал я в дряхленьком, разреженном почти на 97 %, теле графини Толстой, я мог наслаждаться теми самыми экзотическими, невероятно красивыми, романтическими картинами из жизни марокканцев, которые видел и передал в своих рисунках и полотнах французский художник Делакруа. Меня возил в кресле-коляске по извилистой улице аула девятилетний сын местного муллы Абсамбет, которому отец объяснил, как и всем аульчанам, что это с небес спущена к ним Толстая-пери, которая не ест, не пьет, не спит с закрытыми глазами, а только смотрит и все запоминает, кто какое добро или зло творит в этом бренном мире, с тем, чтобы обо всем доложить Аллаху на небе. Избегая попасть ей на глаза, все горцы, однако, относились к пришелице небес с мистическим страхом и преисполнились к ней великого почтения.

А собственное мое тело, мое прекрасное молодое тело, ставшее на время невидимым с помощью моих ангелов-хранителей и отделенное от души, было телепортировано в Индию, провинцию Пенджаб. Там, на территории заброшенного средневекового дворца-музея, куда перебросили мое тело и где я оказался в толпе туристов, в меня немедленно была вселена душа только что погибшего в автокатастрофе на дороге Казахстана молодого бизнесмена Елеу. Его хоронили на другой день, по мусульманскому обычаю. Никто не знал, что его душа, такая же, как и была, поселилась в дивном, атлетическом теле бывшего марокканского принца, но, к сожалению, ничего не помнила из прошлой жизни. В настоящей же, новой, еще ни в чем не разобралась и пока что с увлечением слушала рассказ девушки-гида по имени Ванита.

Рассказ был о том, как во дворец одного из Великих Моголов привезли девушку из далекой Руси, и она стала любимой женой царя. А вскоре и девушка Ванита стала женою Ашока (Елеу), какое имя было, оказывается, у человека, разинув рот слушавшего ее экскурсионный рассказ в величественном царском дворце-музее, построенном из огромных блоков тесаного красного песчаника. Этой славной паре надлежало стать посольской четой Индии в независимой Республике Казахстан в первые годы ее образования.

У этой четы, оказывается, в Джакарте, в одном из банков, на имя Ашока была положена многомиллионная сумма в английских фунтах стерлингов, о чем они долго ничего не знали. Но однажды, когда Ашок с Ванитой были в Англии на дипломатической службе, жили в глухом окраинном районе Лондона, где бегали лисы, охотясь на крыс, к ним домой приехал представитель банка по имени Бальтазар. Он открыл перед ними финансовые документы, бесспорно подтверждающие их право на владение огромным капиталом в самой надежной валюте.

Молодая чета тотчас оставила свою дипломатическую жизнь и отправилась путешествовать по миру самым комфортабельным образом, используя морские и воздушные лайнеры, выбирая все дивные и наиболее уцелевшие в первозданном виде уголки божьего произведения, которому люди дали название Земля. Итак, мое тело со вселенной в него душой Ашока (Елеу) отправилось путешествовать по миру, а я сам, покончив дни свои на земле в теле стодвухлетней графини Толстой, что почила в бозе прямо в кресле-каталке. Коляску толкал перед собой девятилетний марокканский отрок Абсамбет, который впоследствии стал великим хазретом Марокко, и в одной из проповедей своих рассказал, как пери Толстая, призванная Аллахом, исчезла у него на глазах, и пустое место в коляске, которое она раньше занимала, стало благоухать розовым маслом.

Итак, распрощавшись с Александрой Толстой и отправив Ашока с Ванитой путешествовать по самым удивительным местам планеты, я на миг взвился над этой планетой и стал ее искусственным спутником «Искандером-2», запущенным республиканской Турцией. И теперь, совершая «суточные» витки свои намного чаще, чем Земля, я начал и жить намного интенсивнее Земли, и мыслить быстрее нее. За те несколько сотен оборотов по своей орбите я успел сочинить несколько тысяч удивительных шахматных задач, но наконец мне это надоело, и я вновь вернулся на землю, вселившись в тельце только что родившегося младенца Юсандера Алемеу, из африканского племени масаев, охотников на львов.

Когда ему исполнилось четырнадцать лет, Юсандер сумел пробежать, ни разу не слетев на землю, по спинам стада вилорогих коров о шестьдесят голов, и пришло время ему доказывать, что он настоящий мужчина, охотник, масай. И с одним только копьем в руке, совершенно нагой, выступил в саванну убивать льва. Воины племени шли за ним невдалеке, готовые отбить его тело у льва, если тот убьет Юсандера Алемеу, то есть меня, и не дать ему съесть юношу. Но я благополучно справился с первой охотой на льва и в будущем стал главой самого сильного рода масаев. Мой род не продался за пестрые тряпки, не стал прыгать перед белыми туристами, танцуя за подачки, не признал законов белых людей, которые ради сохранения львов в Африке запретили убивать их не своим охотникам с тяжелыми ружьями, а масаям с их луками и стрелами. Племя Юсандера Алемеу ушло в самые недоступные края пустыни, со своими коровами и козами, с боевыми копьями в руках.

Счастливо, полноценно прожив масайскую судьбу до самого конца, я вышел из нее, насыщенный жизнью, убив сотню львов, оставив после себя двадцать одного сына от восьми жен. Но ни одного из сыновей не получилось назвать Александром, Юсандером по-масайски, шаманы не разрешили. И, выйдя из его судьбы, когда я сам был убит львом, вынужден был направиться искать Александра в сторону Полярной звезды. И пока я был в полете, а тело мое масайское доедал лев, которому по всей справедливости оно и должно было быть преподнесено, в финском городе Сутокумпу, в семье горняка Айно Виннонена, родился крепенький белобрысый малыш, который был назван Александром. В этого человека я был внедрен на добрых восемьдесят пять лет. Столько он прожил на свете, и когда наконец умер, я снова был свободен, сбежав от финской скуки бытия. Этот финн шестьдесят лет проработал на медном руднике, управлял тяжелыми экскаваторами, и за эти шестьдесят лет под ним сменили десять могучих машин, ибо они не выдерживали гранитной твердости его постоянства и гравитационного космического давления его задницы на металлические сиденья машин. Когда он садился на машину, то сразу прирастал к ней намертво, словно прихваченный электросваркой, и его ничто не могло своротить с места. Даже на пенсию не осмелились отправить его хозяева рудника, и он умер на рабочем месте в возрасте восьмидесяти пяти лет. «Да здравствует с миром Александр Виннонен, железная задница» — было выбито на гранитном памятнике в его честь, поставленном на кладбище за счет средств рудника. И это была вполне подходящая надпись, ибо никому из смирных финнов, знавших его, не верилось, что он не здравствует, сидя в кабине гигантского шагающего экскаватора, а лодырничает, полеживая под землею в тесном гробу.

Но я оставил, не без некоторой грусти, судьбу скучного финна, понимая, что прошел через тысячи судеб самых разных Александров — от Антарктиды до Гренландии, от Чукотки до Огненной Земли — и нигде не был столь счастливо туп и переполнен райским самодовольством бытия, словно коралловая ветка на подводной скале на атолловой отмели у острова Кауайи, посреди Тихого океана. Ах, чего еще мне недоставало в судьбе финна и почему я не остановил на нем свое колесо сансары, а дал ему прокатиться дальше? Чего пожелал еще испытать, каких таких радостей рая — ты, увидевший предательство человечества пред Иисусом? И что еще после этого могло бы вернуть доверчивую улыбку на твои уста, вечный Александр?